— Тогда мать взяла бричку, — напомнил Адам.
— Ага, взяла бричку, запрягла Бакуна, а меня в пальто и кожух укутала, как деда старого, потому что мороз крепкий был, и повезла в Загатное, к врачу. А дело к вечеру было, вот. Постучали мы в дверь, вышла тётка с ведром и тряпкой в руке и дорогу нам преградила. «Здрасте! — кланяется нам. — Вы б ещё посреди ночи пожаловали! Был приём и давно закончился». И хлопнула дверью. Переночевали мы у добрых людей, а наутро ещё раз постучали. И опять та же тётка. «Здрасте! — говорит нам. — Опять вы? Приёма нет и не будет. Сидор Петрович на совещании». Тогда мама на ухо тётке что-то сказала, а та едва на ногах удержалась… Повернули мы бричку назад и домой покатили…
Прервал я свой рассказ, а сам посмотрел на Адама: слушает ли он меня? Он лежал тихо, в уголках его губ, слегка приоткрытых, застыла лёгкая печальная улыбка… Я ещё немного помолчал. Думаю: интересно ли ему?
— А дальше что? — не вытерпел Адам. — Ты ведь про коня обещал…
— Да, забыл совсем! — спохватился я. — Видите, хотел про Бакуна, да сбился. Такое со мной бывает. Значит, как же оно?.. Ага! Вы гостевали в Загатном? Нет? Жаль! Река там не такая, как у нас — лягушке по колено, а широкая, с песчаным дном, раков там много, кишат, руками можно вытаскивать. И брод каменистый, едешь — бричку подбрасывает. А была осень, ветер холодный, аж в спину режет. И мать решила через брод ехать, так быстрее. Подкатили на бричке, глянь — замёрзла река. Вчера ещё бурлила вода между камнями, а сейчас — льдом покрылась. Остановилась мать и задумалась: «Что же делать? Ехать на мостик — это пять с лишним километров…» Пока она так раздумывала, вылез я тихонько из-под кожуха — да на лёд. А лёд как стекло, молодой, ясенцем называется. Скользнёшь — и несёт тебя, не остановишься. За мной и мать подошла ко льду. Встала, топнула, — лёд трещит, прогибается, но не проваливается. А конь?.. Копыта у него острые. «Если Бакун провалится, — рассуждает вслух мать, — ноги порежет. А если и не провалится, то всё равно не пойдёт по льду — не подкованный». Бакун (вот коняга, чтоб вы знали!) словно почувствовал, о чём печалится мать. Подошёл к речке, фыркнул, понюхал лёд. Смотрю: что он делает? Стал на колени. Ноги подогнул, как полозья, и давай елозить по льду, нам, несмышлёным, подсказывает: дескать, подталкивайте меня! Мать даже руками всплеснула: «Вот чудо! Ну-ка, Лёня, берись за колёса!» Взялись мы с двух сторон, подталкиваем бричку, и конь скользит на коленях, едет по гладкому льду. Лёд прогибается, похрустывает, но ничего. Только подъехали к берегу — гоп, рванулся Бакун, вскочил на ноги и уже на земле… А коклюша у меня и не было, просто я на катке простудился, — прибавил я к своему рассказу, чтоб не очень переживал Адам. — Приехали домой, мать попарила меня над горячей картошкой, и болезнь как рукой сняло.