А тут Архип заходит в павильон, а там Ринат, весь, на удивление, во всем белом, крепко пьяный, со своей женой-продавщицей ругается. Громко ругается! Архип постоял, постоял и ему надоело их слушать (голова раскалывается от его криков).
— Здорово, Ринат, — говорит Архип.
— А? — поворачивается Ринат, узнает Архипа, немного остывает, протягивает руку и отвечает: — Здорово.
— Чего шумишь?
Жена Рината хорошо знает Архипа, как постоянного покупателя, поэтому сразу спрашивает: «Чего Вам?», а Ринат ей тут же вставляет:
— Не ори, Бль! Я тебе сказал!
— Тихо, Ринат, чего ты? — Архип кладет Ринату руку на плечо. — Мне бутылочку «Клеопатры» (у них там только такое вино было — видимо дрянь, но выбора нету) и пару банок пива, — отвечает он продавщице.
— Што ещё?
— Все.
Пока продавщица достает бутылку, Ринат спрашивает Архипа:
— Гуляешь?
— Освежаюсь. А ты?
— Я гуляю! — ставит точку над своим состоянием Ринат. — Бутылку не дает, св-л-чь! — указывает он пальцем на свою жену. А, подумав, поднимает в её сторону кулак: — У-ууу, Бль!
— Завязывай, — Архипу неудобно быть свидетелем их семейной сцены, поэтому он предлагает: — Чего ты нервничаешь? Пойдем, пивка попьем. Посидим на лавочке. Будешь пиво?
— Буду.
Архип заказывает ещё пару банок пива и уводит Рината на лавочку, подальше от павильона, под свое окно, которое выходит к корду. Окно светится. Видимо, Зайчонок что-то там делает в этой комнате. Но пока не до неё — ещё не продышался, и голова ещё болит — не совсем прошла.
Дождь давно перестал, потеплело, высох асфальт, лавочка подсохла почти. Все это видно в свете фонарей и горящих окон. Только листья деревьев и трава блестят, да мелкое, битое бутылочное стекло вокруг. «А воздух-то какой, Марья Ивановна!»
Они садятся на лавочку, не обращая внимания на легкую её сырость, раскупоривают пиво.
Не успели они выпить по холодненькой баночке, поговорить, как это хреново, когда жена ограничивает мужа в употреблении спиртного, вспомнить нечто из школьных лет, как к ним на лавочку подсела странная троица: пожилой мужчина с копной седых волос, молодой человек, синий от наколок и толстушка с узкими глазками. Седой и девушка сели на лавочку, а молодой глубоко уселся напротив на корточки, «по старой жиганской привычке», положив локти на колени и вывернув руки ладонями вверх. Ну, сели да сели.
Архип с Ринатом продолжали беседу, а их соседи громко возмущались чему-то, мешая разговаривать.
Баба жаловалась:
— Мне вообще это не надо, чтобы они так со мной обходились.
— Правильно! — поддержал её Седой.
— Да они там просто наглухо гонимые! — вставил Молодой и закурил, продолжая глубоко сидеть, вывернув руки.