– Эх, Любовь моя! Любил ли кто тебя, как я? – спросил у стоящей мысленно «перед глазами» своей «распрекрасной» Дымов и тут же сам себе, за Елену, с уверенностью ответил:
– Конечно же, нет! – после чего со спокойной душой, уткнувшись головой в подушку, заснул.
Боярин Калашников проснулся от назойливого жужжания мухи, которая кружилась в изголовье его кровати. Открыв глаза, он бросил взгляд на окно. Солнце уже начало подниматься, разбудив окрестных петухов. То там, то здесь, слышалось их разноголосое кукареканье. Потягиваясь и громко зевая, окончательно прогнал сон. Откинув пуховое одеяло, сел и нащупал под кроватью теплые войлочные туфли. Поглаживая свисающую до пояса бороду, он встал и, потягиваясь, подошел к окну, выходящему во двор дома. Лучи солнца просвечивали через длинную ночную рубаху его суховатое старческое тело.
Шестидесятипятилетний Иван Калашников был из старого боярского рода, который роднился с самим Ярославом Мудрым. Всю свою жизнь он прожил в городе Ветлуг и был самым старшим из местных бояр. Правители города всегда прислушивались к его мнению, за что тот наделялся солидными земельными владениями и имел различные привилегии. Как и другим боярам, Калашникову приходилось совместно с князьями отстаивать свои интересы в переговорах с татарскими ханами и с ливонскими крестоносцами. Благодаря их гибкой политике, город, владения бояр и князя не были разграблены или уничтожены.
15 августа прошел великий праздник – День Рождества Пресвятой Богородицы Девы Марии, который отмечался как празднование конца жатвы. Наступила пора до 14 октября, Покрова дня, собрать подати с купцов, ремесленников, крестьян, для дани Ордынскому наместнику хану Талгату. По просьбе удельного князя Олега, что правил Ветлугом с княгиней Ольгой, этим и занимался боярин Калашников. Вот и сегодня ему предстояло ехать по этому делу в Плашкин острог, к старосте Ерофею.
– Прошка! Эй, Прошка! – сиплым голосом крикнул боярин в открытое окно. – Поди сюда, паршивец эдакий.
Через минуту в его спальню вбежал запыхавшийся молодой парень невысокого роста с копной рыжих волос, подстриженных под горшок на уровне торчащих ушей, и конопушками на лице. Заспанные глаза, припухшее лицо, мятые штаны и рубаха указывали на прерванный хозяином крепкий сон. Склонивши голову перед боярином, он стоял и ждал дальнейших указаний.
– Приготовь открытую повозку с парой лошадей. Накорми их, поедем в Плашкин острог.
– Понял, барин, – ответил с поклоном Прошка и выскочил из комнаты.
– Эй, Клавка! Неси умываться, – не унимался боярин.