В дверях послышалась возня. Зашла девица с длинной косой и в цветастом сарафане, с тазом в одной руке и кувшином в другой. Через плечо у нее висело белое с вышитыми цветами полотенце.
– Ну что уставилась, поливай, – скомандовал хозяин и наклонился к тазу, поставленному на табурет, протянув руки под струю воды.
Ворча на девку, он долго умывался, громко сморкаясь и кряхтя. Наконец, вытираясь полотенцем, велел ей нести одежду и вновь позвал Прошку помочь одеться.
Прошло еще какое-то время, и из дверей своих покоев, в черных яловых сапогах, красной шелковой рубахе, перетянутой кожаным поясом, украшенным золотом и драгоценными камнями, парчовом кафтане вышел боярин и прошел в горницу, где для него был накрыт стол. Ввиду недостатка зубов, ему как обычно, на завтрак поставили тарелку с пшенной кашей, блюдо со стопкой блинов и пирогов, плашки с медом, сметаной и вареньем. Перекрестившись на образ в углу горницы и погладив бороду, Калашников уселся за стол и принялся трапезничать. Пожилая повариха Дунька прислуживала ему и подавала кушанья. Боярин запивал наготовленное из глиняной кружки чаем на травах, заваренных кипятком из большого медного самовара.
Будучи по характеру брюзгой и ворчуном, боярин не уставал по поводу и без всех ругать, наставлять и высказывать недовольство. Все им выговаривалось громко, так как с возрастом он плохо слышал. Зная о непростом характере хозяина и гневе в случае неповиновения, домочадцы с ним не спорили и молча сносили его выходки.
Жена боярина Лизавета уже лет десять как умерла от чахотки. С тех пор он жил один. Здоровьем не блистал и поэтому больше не женился. Ему было достаточно тискать молодых девок и баб в банный день, или по принятому порядку первой брачной ночи у себя в покоях.
День обещал быть без дождичка. Боярин вышел на крыльцо дома и, довольный завтраком, щурился на восходящее солнце. Подошедшая Клавка вынесла ему круглую шапку, подбитую мехом норки, и овчинную длинную доху с высоким воротником. Послышался топот копыт. Это подъехал на повозке Прошка. Надев шапку и подобрав полы дохи, Калашников, перекрестившись в сторону церкви на дорожку, с кряхтением уселся в повозку. Соскочивший с передка Прошка, пропуская мимо «ушей» ругань хозяина, помог ему в этом.
– К обеду не ждите, – скомандовал боярин управляющему хозяйством Демиду, который, держа в руках шапку и склонив голову, покорно слушал хозяина.
– Трогай! – боярин ткнул Прошку своим посохом в спину.
Работники открыли большие тяжелые деревянные створы ворот, и повозка выехала со двора.