Чёрная сова (Алексеев) - страница 147

Увернуться от цепких лап чёрной совы не удалось.

— Они тебе больше не нужны. Дальше дорога по озёрам, рекам и тундре. Там никого нет.

— Отдам, когда привезу к порталу. В присутствии привратников.

— Каких привратников?

— Ворота же кто-нибудь охраняет?

— Никто не охраняет. Отдай сейчас! И немедленно. Я так хочу. А что хочет женщина...

— Да на, забери! — Терехов нащупал во внутреннем кармане документы. — И делай, что хочешь. Можешь даже съесть!

Корочки свидетельства о браке были из тонкого прочного картона и раздирались с трудом. Судя по звукам, она всё же изорвала их в клочки и принялась с треском драть паспорт, обложка которого и вовсе была матерчатой. На это варварство ей потребовалось несколько минут, и когда все звуки в джакузи затихли, он спросил:

— Ну что, справилась?

— Да, я справилась! — с вызовом отозвалась она из тьмы, и снова показалось, что глаза её светятся.

— Ну тогда сиди и рви память, — посоветовал Терехов, нащупывая ручку двери.

— Что?

— Нет, память можешь не рвать, — деловито уточнил он. — Можешь из неё что-нибудь стереть, выскрести, вымарать. Или вообще всё забыть, если получится.

И вышел из ванной комнаты.

Возле кунга стоял крытый «Урал», и стоял, видимо, давно, с ночи: водитель спал в кабине, а возле колёс намело длинные заструги. Полуденное солнце пригревало, убродный снег осел, стал липким, в низких местах напитался водой, посинел, на взгорках же, где его выдуло до земли, образовались жёлто-зелёные травянистые поляны.

Терехов расседлал кобылицу, снял узду и отпустил, даже не путая: была уверенность, что она теперь никуда не уйдёт. Серая и впрямь выцедила ближайшую лужицу, повалялась, встряхнулась и пошла пастись на проталину.

Пока Андрей развешивал на солнцепёке мокрое седло и потник, водитель в машине проснулся, однако никакого интереса не проявил, запустил двигатель и снова завалился спать. Вероятно, его прислали, чтобы перебазировать геодезистов, ждал команды. Терехов даже не подозревал, что в кунге кто-то может быть, потому взбежал по лестнице и резко распахнул дверь.

На царском ложе спал Репьёв. Видимо, ещё с утра он натопил печку и теперь страдал от жары, разбросав руки и разметав расстёгнутые полы армейской куртки. Портупея с пистолетом валялись на полу, зато в кресле стояли его вымытые берцы: у Жоры ещё с курсантских времён был культ чистой обуви. А в открытом стенном шкафу, где хранились сухари и макароны, лежали четыре батона солдатского пышного хлеба, уже ощипанного с уголков, опробованного вечно жующим Репьём.

Он был голоден в любом психическом состоянии. «Шизотерики» говорили, что человек с такими признаками впервые пришёл на землю человеком, а прежде всё время был травоядным животным, но не лошадью, которая относилась к высокоорганизованным существам.