— Что ты там пыхтишь, точно кошель плетешь? — спросила Доариэ, услышав сердитое кряхтенье мужа.
— Вот черти, как ссохлись, — пыхтел Поавила, пытаясь натянуть на ноги покоробившиеся пьексы.
Наконец ноги были втиснуты в пьексы. Поавила медленно поднялся, напялил треух, поглядел на потолок, словно прикидывая, сколько он еще продержится, и вышел напоить лошадь.
Мерин повернул голову на скрип дверей и тихо заржал. «Ишь ты, еще ржет старый», — усмехнулся Поавила и похлопал мерина по крупу.
Мерин был намного старше лошади Хёкки-Хуотари и вообще уступал той в бойкости, но после летнего нагула выглядел неплохо. Поавила только с началом жатвы привел его из леса. Целое лето мерин пасся на воле, гулял в лесу с колокольчиком на шее вместе с остальным табуном. Даже после всех осенних работ мерин ничуть не выглядел заезженным. «Так что бревна возить на нем можно… — думал Поавила, поддерживая коленом ведро с водой, в которое лошадь уткнулась мордой. — Только надо еще подождать… Пусть прояснится».
Позавтракав, Поавила взял топор, снял хомут с прибитого возле голбца деревянного гвоздя и вышел.
За речкой Поавила повернул коня на узкую тропу и поехал по молодому ельнику. Когда-то здесь росли и большие деревья, но теперь только кое-где стояли старые березы с шершавой, потрескавшейся корой. Их развесистые ветви были сплошь покрыты поблескивавшей от утренней зари изморозью. Утро было ясное и прозрачное, и Поавила уже издали разглядел тетеревов, рассевшихся на одной из берез. Впереди темнела покрытая ельником сопка. На самой вершине ее возвышалась вековая ель с оголенной верхушкой — сигнальная ель, на макушку которой во времена шведских набегов насаживали сноп соломы и поджигали его, чтобы предупредить жителей соседних деревень об опасности.
Мерин неторопливо тащился по направлению к этой ели, Поавила сидел, погрузившись в свои мысли, и только изредка понукал лошадь.
Доариэ не спросила Поавилу, куда он едет, она никогда не вмешивалась в его дела. Управившись со своими утренними делами, она собралась помолоть на ручном жернове ячмень, но увидела, что к ним идет Хилиппа. «Чего ему от нас надо?» — удивилась Доариэ.
— Мир дому сему, — поздоровался Хилиппа. — Давно я у вас не был.
— Милости просим, — ответила Доариэ, ставя берестяную коробку с ячменем на лавку.
— Молоть собралась?
— Да. Хочу кашу сварить на обед.
— Осенью смололи бы побольше на моей мельнице, так не надо было бы теперь каждый день крутить жернов.
Незадолго до падения самодержавия Хилиппа купил в Кеми новые жернова и построил мельницу. Мужики поначалу было воспротивились, потому что Хилиппа решил построить свою мельницу повыше того места, где стояла общинная мельница, но потом все же уступили: жернова общей мельницы совсем истерлись, а денег для приобретения новых у общины не было, да и большинство мужиков еще не вернулись с войны.