— Хуоти, сынок, вставай. Пора коров в лес гнать, — услышал Хуоти сквозь сон ласковый голос матери.
Сладок утренний сон мальчишки. Особенно трудно вставать летом в пору сенокоса, когда едва успеешь заснуть, как тебя уже будят. Но Хуоти дважды будить не приходится. А так как одевать ему надо только штаны, то через минуту он был уже на прогоне.
Впереди, покрикивая на коров, шла батрачка Малахвиэненов Палага. Потом она скрылась за поворотом прогона, и только белый платочек еще мелькал из-за изгородей.
Позади позвякивал медным колокольчиком пестрый теленок Хёкки-Хуотари, не желавший ни за что идти в лес. Олексею приходилось подгонять его хворостиной.
— Ты его по ногам, по ногам, — крикнул Хуоти издали.
Хуоти подождал, пока пройдут коровы Хёкки-Хуотари, и пошел рядом с Олексеем.
Мальчики оба были в одних рубашках. Из-под распахнутого воротника Олексея выглядывал медный крестик. Он был в старых отцовских пьексах, Хуоти — босиком.
Когда Хуоти хотел раздавить ногой ползущего по дороге жука, Олексей испуганно остановил его:
— Не трогай!
— Почему? — удивился Хуоти.
— Он священный, — сказал Олексей. — Если убьешь его, заболеешь, как я.
— Навозный жук священный? — засомневался Хуоти, но в душе был все-таки рад, что не успел раздавить жука.
Прогон кончился в конце деревни, у ручья, который летом почти полностью пересыхал. Дальше шла тропа. Обогнув залив, она выходила на дорогу, ведущую из Латваярви на погост. Из залива вытекала речушка, которая, петляя по болотам и оврагам, текла куда-то далеко-далеко и впадала, говорили, в огромное озеро Куйтти. Через речку вел бревенчатый мост, бог весть когда построенный и теперь уже совсем ветхий. Каждый раз, когда Хуоти гнал скот, он боялся, что какая-нибудь из коров или теленок сломает себе ногу. Мост называли мельничным, потому что чуть ниже его стояла мельница, принадлежавшая всей деревне. У этой старой мельницы Хуоти часто ловил между камнями пескарей. Примерно за четверть версты от моста, у развилки, скот обычно сворачивал налево. Здесь, на берегу залива, на болоте росла высокая густая трава. Сейчас от утренней росы она была особенно сочной, и коровы с жадностью принялись за нее. Оставив коров на болоте, Хуоти и Олексей направились обратно. Когда они подходили к мосту, в лесу закуковала кукушка.
— Чур, моя! — крикнул Хуоти и стал считать, сколько лет ему осталось жить на свете.
Олексей, погруженный в свои мысли, даже не заметил, когда кукушка начала куковать.
— Один… два… три… — считал Хуоти. — Четыре… пять…
Кукушка замолкла.
— Пятьдесят лет, — сказал Олексей, словно сожалея, что он не успел объявить кукушку своей.