…В ночь на 8-е Сиппола со своим взводом совершил вылазку к югу от станции Кемь. Они ворвались в какой-то барак, населенный железнодорожниками. По словам солдат, Сиппола подобно Юхо Вейсанену носился с топором в руке, разбил там швейную машину на куски, а потом поджег барак… В следующую ночь километрах в шести-семи от Кеми на большом болоте разгорелся ожесточенный бой… «Ребята, где пулеметы? Какого черта они молчат?..» Рота Сипполы была отброшена от железнодорожного моста и понесла большие потери. Малм носился с револьвером в руке, но навести порядок ему не удалось. Русские перешли в яростную контратаку, наши этого не ожидали и боевой порядок полностью расстроился… «Отходите! Фельдфебель обоза, мобилизуйте в Подужемье всех кляч! Кто откажется ехать — тому пулю в лоб!» Но подужемские крестьяне, видимо, чуя недоброе, заблаговременно уехали на лошадях в лес. За сеном, мол… О, двуличная Карелия! На обратном пути темп марша был намного быстрее, чем при наступлении. К счастью, русские не стали преследовать. Видимо, испугались распутицы.
Если бы они бросились в погоню, то для нас это могло кончиться печально. Без передышки отступали от Подужемья до Ухты, где остатки экспедиции решили закрепиться. Во всяком случае, эта часть восточной Карелии уже входит в состав Великой Финляндии!..»
Этим восклицательным знаком и кончались записи. Магистр открыл вечное перо и продолжал:
«Я возвращаюсь домой, в Каяни. Только что ко мне приходила жена учителя деревни Пирттиярви. Я не решился причинять ей боль и не сказал, что тело ее мужа лежит под снегом где-то между Пирттиярви и Вуоккиниеми… Утром мы будем уже на финской земле. До свидания, неблагодарная Карелия! До лета…»
Рано утром магистр вместе с обозом выехал в Финляндию, а прибывшие с Хилиппой исследователь религиозных обрядов и инженер компании «В. Гутцайт» направились в сторону Ухты.
В Пирттиярви опять наступила тишина. Тяжелая, гнетущая. Хилиппа торопился вывезти из леса бревна, чтобы до осени привести ригу в порядок. Мысли о судьбе Тимо не давали ему покоя, и он старался держаться в стороне от односельчан, словно чувствуя угрызения совести. Хёкка-Хуотари помогал иногда Хилиппе вывозить бревна, потому что шла весна и зимники вот-вот могли рухнуть. Большую часть своего времени Хуотари проводил дома, занимаясь своим хозяйством. Его тоже беспокоили мысли о сыне: Ховатта все еще не вернулся с войны. А старики, вроде Петри и Срамппы-Самппы, уже потихоньку готовили сети да с тоской вздыхали, вспоминая старые времена, когда все было не так, как в нынешние. Крикку-Карппа и Пулька-Поавила частенько заходили друг к другу покурить да потолковать. Иногда засиживались допоздна, ломая голову, что же им теперь делать.