— Так и пропал человек. Одна шапка осталась, — все так же, ни к кому не обращаясь, сказал Харьюла.
— Старик там один говорил, будто их живыми бросили в порог, — сказал красногвардеец, нашедший шапку.
— От человека только шапка осталась, — повторил Харьюла, показывая ушанку Донову.
Донов хорошо понимал, как удручен Харьюла. Ведь он сам за короткое время потерял столько близких людей. И Соню тоже… Но нельзя предаваться тяжелому настроению, нельзя падать духом. Неожиданно для Харьюлы Донов схватил у него из рук шапку и, подняв ее над головой, крикнул:
— Тихо, бабы!
Женщины перестали галдеть, переглянулись и удивленно уставились на Донова.
— Человек жизнь отдал, а вы тут из-за паршивого клочка сена шум подняли, — уже более спокойно продолжал он.
Молодуха подошла к ним.
— Зашли бы в избу, миленькие. Погрелись бы. Небось замерзли? — заворковала она. — Я самовар сейчас поставлю.
— Идите, идите к Степаниде, — крикнула пожилая хозяйка, держась на всякий случай в отдалении. — Для мужиков у нее всегда самовар горячий. Слаба вдовушка до вашего брата…
Никто не ответил на злорадные слова пожилой хозяйки, и, видя, что на нее не обращают внимания, она пошла к своей избе, ворча под нос: «Все вы одинаковые разбойники…»
— Да не взяла бы я ее сена, кабы знала, что она дома, — оправдывалась Степанида. — Народ-то говорил, будто собираются они с руочами бежать. Ну, пойдем, мужики, в избу.
И она легкой походкой пошла к избе.
— Пойдем, — оживился Харьюла.
— Надо бы на всякий случай послать разведку хотя бы до Войярви, — задумчиво сказал Донов.
Сказано это было, конечно, Харьюле: кто же, кроме его лыжников, мог сходить в разведку.
— Что же, можно и сходить, — согласился он. — Только попозднее, когда начнет подмораживать. Тогда лыжи лучше идут.
К ним подбежал белобрысый мальчуган, хотел было что-то сказать, но вдруг застеснялся и растерянно потупился.
— Ну, что скажешь, молодой человек? — шутливо спросил Харьюла.
— Мамка ждет, — выпалил мальчик и пустился бегом к дому.
— Ждет! — улыбнулся Харьюла и, подмигнув Донову, сдвинул свою шапку еще больше набекрень.
— Ну что же, — вздохнул, пряча улыбку, Донов. — От горячего чая мы не откажемся.
До избы Степаниды было совсем близко. Впрочем, избой ее жилище было трудно назвать, скорее, это была избенка. Настоящие избы в Подужемье были большими, просторными, многие в два этажа. И жили в этих избах довольно богато. Весной — семужий промысел на пороге, летом — сплав на Кеми-реке, зимой — строили лодки или занимались каким-нибудь отхожим промыслом. Все это давало неплохой доход старательному хозяину. А в избенке Степаниды хозяина не было. Многие приметы говорили о том, что в доме нет мужских рук. На приспособлении, вбитом в наружную стену, сиротливо висела дуга, почерневшая и потрескавшаяся. Возле хлева валялись заброшенные сани. А в самой избе на воронце возле печи лежали заготовки для санных полозьев, уже почерневшие от копоти. Глаза у хозяйки были печальные и задумчивые, видно было, что не выплакала она еще свое недавнее горе.