Доариэ встала на лыжи и пошла так быстро, как только могла.
К счастью, метель кончилась. Звезд не было видно, зато светила луна. Мороз обжигал щеки. Ясно было слышно, как с треском лопался лед на лесных ламбах. Каждый раз, когда раздавался треск, Доариэ вздрагивала. Потом она услышала впереди голоса… Кто-то погонял коней… Доариэ охватил страх. Навстречу ехал обоз. В санях перины, узлы, самовары, прялки, и на них — старики, женщины, дети…
Доариэ свернула с дороги и пошла прямиком через лес.
На рассвете она пришла в Тёрсямё, где было два дома.
— Нашего Хуоти вы не видели? — спросила она у хозяйки.
— Нет, — ответила та. — Только что приходили двое каких-то мужиков и тоже спрашивали его.
— А куда они пошли?
— Кто их знает. Куда-то вон туда направились. Куда ты? Самовар кипит, чаю бы попила.
Не дослушав хозяйку, Доариэ вышла. Ей было не до чаю. Надо торопиться. Значит, они в избушке покойного Петри.
Хуоти и Наталия еще спали. Крепок утренний сон молодых любовников. Они не услышали, как отворилась дверь избушки. Наталии сквозь сон почудилось, что кто-то плачет, и она открыла глаза.
— Мама!
Хуоти тоже проснулся и вскочил:
— Что случилось?
Доариэ сперва не могла вымолвить ни слова. Только плакала. Плакала и от радости и от страха.
— Потом я все расскажу, — наконец, выговорила, она. — Только немедля уходите отсюда. Куда? Куда хотите. Только так, чтобы вас не нашли и чтобы и я не знала, где вы…
Из Тёрсямё Доариэ не пошла прямо в деревню, а сперва вышла на латваярвскую дорогу, по которой и вернулась в Пирттиярви.
В деревне было полно беженцев. Были люди даже из самой Ухты. Среди них был и Ханнес. Он запрягал лошадь возле своего дома. Оказалось, его не убили, только зря болтали.
— Я никуда не поеду, — плакала жена Хилиппы.
Она хотела унести узел со своей одеждой обратно в избу, но, посмотрев на мужа, осталась ждать, что он скажет.
Хилиппе тоже не хотелось уезжать, но и оставаться он боялся. Его могут убить. Хотя он ведь никогда в руках винтовку не держал. Но поди знай их… Впрочем, из-за границы можно и вернуться обратно…
— Положи в сани! — велел он жене.
Когда воз был нагружен и уже отъехали от дома, Хилиппа оглянулся и вдруг остановил лошадь. Веко у него задергалось, и он закричал:
— Этого ты не сделаешь!
Хилиппа подбежал к Ханнесу, собиравшемуся поджечь родной дом, вырвал из его руки берестяной факел.
— Не оставлять же, — пытался оправдаться сын.
— Еще самому понадобится, — буркнул Хилиппа и пошел к возу, на котором сидела заплаканная жена. Сел спиной к ней и взмахнул плеткой. — Но!
Когда поток беженцев схлынул к границе, в деревне наступила тягостная тишина. Люди старались не выходить из домов. Жителям Пирттиярви уже в который раз пришлось сидеть, затаив дыхание, и ждать, что же будет дальше. Прошли почти сутки. Микки колол на дворе дрова.