К северу от Белоруссии находились три балтийских государства — Латвия, Литва и Эстония, краткий период суверенитета которых был разрушен СССР во время второй мировой войны, но которые никогда не были полностью ассимилированы и теперь, вероятно, будут первыми кандидатами на обретение свободы. Минск продемонстрировал, что смерть имеет политическое значение куда большее, чем жизнь. Его разрушение вызвало распад всей западной части Советского Союза, не только обнажив уязвимость советской власти, но и пробудив психологическими ударными волнами взрывов четырех ядерных ракет националистические чувства, дремавшие так долго.
Развязка не заставила себя ждать, когда молодой Василь Дугленко, перспективный выпускник Киевской академии внутренних дел и тайный украинский националист, просочился в КГБ благодаря рекомендации самого Хрущева. Именно это событие и последующее назначение Дугленко начальником службы безопасности Кремля породило уверенность в том, что советская система может быть разрушена изнутри и что это будет сопровождаться образованием отдельных государств на руинах советской империи.
Механизм заговора было трудно распутать, перефразируя старую поговорку, если мятеж удается, это не мятеж, а законная смена государственной власти, и секреты будут спрятаны под ковер в надежде, что не станут примером для следующей смены власти. Но для переворота, который сверг КПСС, оказались необходимыми три элемента: украинская агентура в КГБ, имевшая доступ в святая святых — используемому в это время командному центру, через который политбюро и Совет Обороны передавали свои распоряжения из кремля; недовольство некоторых членов политбюро, боровшихся под руководством верховного идеолога партии Малинского против ядерного удара и у видевших оправдание своих опасений в ужасающем разрушении столицы Белоруссии, принесшем колоссальные человеческие страдания и всплеск настроений, которые могли привести к распаду в западных областях страны; стремление влиятельных офицеров советского верховного командования сохранить основные военные силы в качестве основы и гаранта преемника советского государства. Все они осознавали, что дальнейшие ядерные удары по Советскому Союзу не оставят шанса на выживание организованной власти, и все осознавали, что теперь ее могли обеспечить только вооруженные силы.
Все эти группы с растущим опасение наблюдали за нарастающей потерей контроля над войсками на западных фронтах, провалы советской политики на периферии, признака нарастающего распада в Средней Азии, и прежде всего, неспособность руководства понять, что происходит и принять меры. Это было особенно заметно по бывшему всемогущему генеральному секретарю ЦК КПСС, чье физической и психическое состояние столь ухудшилось, что до полного провала оставалось не долго. Потребность в союзниках во всех эшелонах власти преодолела осторожность и контакты начали устанавливаться. Дугленко обнаружил еще одного украинца в высших эшелонах генерального штаба — генерала-полковника Владимира Борисовича Иваницкого, начальника Первого Главного (стратегического) управления. Последний знал о сильных разногласиях в Политбюро, и для него было не трудно найти правильную сторону в этот критический момент. Решение нанести удар по Бирмингему дало ему все необходимые доказательства того, что генеральный секретарь потерял голову (а некоторые даже заходили так далеко, чтобы сказать, в чем была причина) и должен быть отстранен при первой же возможности. Эффект ядерной атаки на Минск обеспечил ему уверенность в том, что советские войска к западу от столицы не предпримут никакой попытки поддержать или восстановить прежний режим, как только он будет свергнут. Примером тому было бегство значительной части третьей ударной армии генерала Рызанова, который теперь свободно сотрудничал с британскими, немецкими и голландскими силами северной группы армий, получая от них поддержку и материально-техническое обеспечение для борьбы с силами, лояльными режиму. Это начало распространяться и на другие советские подразделения. Для свержения режима оставалось лишь выбрать способ, которым оно будет осуществлено. Катастрофа Минска дала точку опоры, оперившись на которую, растущее недовольство трудящихся могло стать силой, способной свергнуть советскую власть. Этот механизм уже был запущен, но время не ждало. Заседание политбюро было назначено на раннее утро следующего дня, 22 августа.