— Я хотела сказать, что не доверяю вам. В смысле, даже если бы захотела. Потому что вы разный. Вот сейчас… Вот прямо сейчас вы такой, в которого несложно влюбиться! Я искренне говорю, не смейтесь! А дома вы вызываете только страх — и это будто отшвыривает меня на другой полюс. Понимаете?
— Понимаю, что нам надо чаще гулять вдвоем.
Я не выдержала и тоже улыбнулась:
— Это было бы неплохо. Я имею в виду, что если бы я понимала вас лучше, то мне было бы проще… в каком-то смысле.
— А если я захочу тебя прямо сейчас? И возьму, прямо тут, как сегодня в офисе?
Несмотря на напоминание о событиях прошедшего дня, я не растерялась — в его голосе не было серьезности:
— Я соглашусь. Но только потому, что у меня нет выбора. А не потому, что на самом деле этого хочу.
— Секс в общественных местах вызывает в тебе панику, я уже понял. Но если бы ты только видела, как при этом смущаешься — сама себя бы захотела. Со временем поймешь, как это будоражит.
— Сомневаюсь.
— Ты дрожишь, замерзла?
— Да, немного.
— Поехали домой. И прекрати уже напрягаться — сегодня ничего не будет.
От этого обещание настроение вообще взметнулось ввысь, словно с привязи сорвалось. Когда мы шли обратно, я не сдержалась и прижалась на секунду щекой к его плечу. Говорить больше ни о чем не хотелось. Да я и не рисковала портить это ощущение уютного уединения, когда можно для самой себя притвориться, что все не так, как есть на самом деле.
Но в квартире Максим Александрович направился за мной следом в комнату. Я остановилась и недоуменно наблюдала за ним. Он открыл мой шкаф:
— Завтра вечером у меня ужин с деловым партнером. Пойдешь со мной. Наденешь это, — он ткнул пальцем в бордовое коктейльное платье с длинными гипюровыми рукавами. — После офиса заедем, переоденемся.
— Как скажете, господин. Но что я должна там делать?
— Ничего. Можешь даже на его вопросы не отвечать, если не захочешь.
— Хорошо, господин.
Он шагнул ближе, положил ладонь мне на щеку:
— Спокойной ночи. Ты ведь не мастурбируешь? Каждый твой оргазм — только для меня. Ты не должна возбуждать себя без моего разрешения, помнишь?
Я расширила глаза, дыхание сбилось. Глаза прищурены — признак серьезности. Он видел! Точно видел — и теперь проверяет, скажу ли правду! Голос задрожал, но я знала, что должна сказать:
— Господин… я… трогала себя, один раз, но… не испытала удовольствия.
Он наклонился так, что его глаза оказались на уровне моих:
— Ты нарушила правило. Но молодец, что призналась. Наказание отложим. Ты ведь хочешь, чтобы я тебя наказал?
— Да… господин.
Выходя, он бросил: