– Меч фамильный, от отца перешёл, не осрами, пусть служит только правому делу.
Вздохнул в последний раз и навсегда закрыл глаза. Саша к груди его ухом приник. Не дышит. Сложил рыцарю руки на груди, как положено покойникам. Вышел из тесной каюты. На палубе ветер свежий, воздух чистый после пропитанного миазмами в каюте. Стоявший у штурвала кормчий спросил:
– Как твой рыцарь?
– Отошёл.
– Тело в холстину завернуть надо и по морскому обычаю в воду опустить.
– Никого не подпущу! Только через мой труп!
Саша непроизвольно за рукоять сабли схватился. Кормчий выругался:
– Для живых места не хватает, а ты о мёртвом заботишься.
– Он кровь за Акру проливал, за Святую землю, неужели не заслужил верной службой могилы на земле?
– Мы на Кипр через три дня придём. Он же весь корабль провоняет.
– Скажи ещё о рыцаре плохое слово, и, клянусь Святой Девой Марией, я снесу тебе голову!
Кормчий замолчал. Рыцари и в мирной жизни вели себя невоздержанно, а после боёв не в себе, могут и в самом деле за оружие взяться. Перевозил он уже их из Акры, навидался.
А на палубе беженцев полно, укрытия от ветра, солнца, брызг воды никакого. Александр в каюту спустился. Коли ситуация так поворачивается, надо ознакомиться с содержимым сумки рыцаря. Впрочем, отныне и сумка, и меч принадлежат ему. В сумке обнаружилось несколько бумаг, свёрнутых в свитки. При рассмотрении оказалось – пергамент качественной выделки, и текст на нём писан тушью, а не чернилами, чтобы навека. Купчая на землю в префектуре Ла-Флеш в пятьдесят акров. Сколько это – много или мало, Саша не представлял. Дарование дворянского звания отцу Огюста, Филиппу. Дворянство переходило по наследству. Ещё пергамент, как подтверждение посвящения в рыцарство ордена тамплиеров, с подписью великого магистра и сургучной печатью на верёвочке. Были ещё пергаменты и бумаги, но Саша их читать не стал. Уселся на пол. Настроение упадническое. Огюст для него был не только рыцарем, но и учителем боевых искусств, другом, единственным близким человеком в этом времени. И с его уходом Александр почувствовал себя потерянным, одиноким. Сколько так просидел, сам не знает. В маленьком окошке темнеть стало. На фелюке не кормили, только давали воду, но он не ходил. Есть не хотелось, хотя уже три дня крошки хлебной во рту не было, только пил.
Три дня он провёл в тесной каюте рядом с телом. Жара, тело разлагаться стало, запах стойкий, сногсшибательный. Но выдержал. Фелюка зашла на Кипр, стукнулась о доски причала. Беженцы заторопились на берег. Александр сумку через плечо перебросил, на поясе слева меч, справа сабля, которую он бросать тоже не собирался, всё же трофей, добытый в бою. У кормчего спросил, где тележку раздобыть.