"Земным? — переспросил Лукашевский. — А вы — какой?"
"Не в том смысле. Я оговорился, конечно. Но не в том смысле, — Гость остановился у окна и побарабанил пи стеклу пальцами. — Тут я оговорился, сказал он, обернувшись. — Не ловите меня на словах. Истинный смысл их в другом: я снимаю фильм не для людей, а для Бога. Люди этот фильм не увидят. Когда он будет готов, людей уже не будет. Кроме одного человека. Ведь я уже сказал, что на земле может жить только один человек".
"Да, вы это сказали. Но надо ли возвращаться к тому, что уже сказано? Давайте проще. Итак, вас объявили сумасшедшим и вы сбежали. Сюда. И теперь прячетесь от ваших коллег в погребах, в гротах. Но как же быть с фильмом? Ведь для того, чтобы снять его, нужна техника, операторы, ассистенты, артисты, художники, гримеры. Средства, наконец…"
"Чепуха! — замахал на Петра Петровича руками Гость. — Ничего этого мне не понадобится. Вы не поняли. Ведь я сказал, что фильм не для людей, а для Бога. Да и не фильм это вовсе, а, скорее спектакль. Но он будет запечатлен. Может быть, это за пределами вашего понимания. Но это так". "Боюсь, что я плохо понимаю, — признался Лукашевский. — А вы говорите слишком туманно. Ответьте мне четко: что вы здесь делаете?
"Ничего, — ответил Гость. — То есть по сути ничего. Прячусь от коллег, от врачей, которых они на меня науськали, от милиции… Кстати, милицию на меня натравил ваш друг Яковлев, хотя я оказал ему большую услугу, избавив его от недуга. Ведь он больше не жалуется на радикулит, правда?"
"Да, правда".
"Я жду, — сказал Гость. — Это для меня сейчас главное — ждать. Жду, когда все начнется. Хотя, если быть точным, все уже началось".
"Что именно?" — спросил Лукашевский.
"Фильм, Петр Петрович. Фильм начался. — Гость взял Лукашевского за руку и повел в комнату. — Здесь просторнее, — сказал он уже в комнате. — Здесь лучше. Вы слышали, конечно, о скифах, о сарматах, о таврах, киммерийцах, готах, продолжил он, расхаживая по комнате. — Вы видели конников, которые носятся по здешним степям. Недавно они ограбили и избили вашего помощника Полудина, а Рудольф по ним стрелял из автомата. Вы знаете, что через два-три дня погаснет ваш маяк — горючего не добудете".
"Добуду!" — сказал Лукашевский.
"Не добудете. Впрочем, какая разница, когда маяк погаснет — через три дня или через три месяца. Словом, все это начало моего фильма. Племена, которые я перечислил, вскоре соберутся в районе курганов. И тогда вы все увидите…"
На веранде послышались шаги.
"Вы еще не спите? — сказал Рудольф, входя в комнату. — О, да у вас гость! — воскликнул он, увидев, что Лукашевский не один. — Какими судьбами? А главное, как? Неужели я проморгал?"