"Ладно, — успокоил Гостя Петр Петрович. — Давайте ото м".
"Да… итак, я — режиссер, — продолжал Гость. — Беглый режиссер, сумасшедший режиссер… Так меня тут некоторые окрестили. А вообще-то правильно окрестили: я действительно беглый и сумасшедший… Но вы не бойтесь меня, — снова встревожился он. — Сейчас я вполне нормальный. Так мне кажется. — А вам?"
"Мне тоже", — ответил Петр Петрович.
"Спасибо, — улыбнулся Гость. — Вы добрый человек, чуткая душа. Вы помогли мне…"
"Об этом не надо", — попросил Петр Петрович, опасаясь, что Гость так и не доберется до главного в своем рассказе.
"Хорошо, — согласился Гость. — Не буду. Но все же большое вам спасибо. Говорю это теперь, чтоб потом не забыть. Ведь потом я могу внезапно исчезнуть? — засмеялся он. — Не так ли?"
И слова эти, и смех Лукашевскому не понравились: он подумал, что Гость начинает старую игру, и спросил, выдав свое нетерпение: "Так откуда же вы, господин Режиссер?"
"Господин?! — Гость положил вилку на стол, подпер кулаками бороду и посмотрел на Петра Петровича с благодарным вниманием. — Мне это нравится сказал он, — "господин Режиссер"… В этом сочетании много правды. Да, да, похвалил он Петра Петровича. — Вы многое этим сказали. И многое угадали. Не забудьте потом…"
Лукашевский застучал пальцами по столу: Гость снова уклонялся от прямого ответа.
"Хорошо, хорошо, — сказал Гость. — Вот мой рассказ о себе… то, что я хочу снять — ужасно. Я назвал мой будущий фильм "Вечная война". Но он не о войне, как мы ее себе представляем, а о страшной ненависти к себе подобным, которая неискоренимо сидит в нас. Мы лишь терпим друг друга, когда сыты и одеты. Когда же нам холодно и голодно, в нас пробуждается бес ненависти. На земле должен был бы жить лишь один человек, эта неудачная игрушка, сплепленная Богом. Говорят, что Бог создал нас праведными, а мы пустились во все тяжкие. Но это не так: он создал нас для кровавого спектакля, которым наслаждается… Я понятно выражаюсь?" — спросил Гость.
"Да, понятно, — ответил Петр Петрович. — Вы хотите снять ужасный фильм о том, как люди, поняв замысел Бога, истребят себя, чтоб не быть игрушкой для его сомнительных развлечений?"
"Именно так! — обрадовался Гость. — Вы сказали лучше, чем я. Именно так! Гордые, мы истребим себя, чтобы не быть игрушками".
"Но что дальше?" — спросил Лукашевский.
"Дальше — ничего. Или, как некогда сказал молодой датский принц: дальнейшее — молчание".
"Я спросил вас не о том, — перебил Гостя Лукашевский. — Я хочу узнать о том, кто вы".
"Ах, простите, конечно, — Гость встал и заходил по кухне. — Кто я? Я — тот самый режиссер. Когда я показал моим земным коллегам мой сценарий, они решили, что я сумасшедший".