С разрешения Квасова сделал пробный выход в море. Ушел далеко, так что и берег утонул за горизонтом. И, видит Бог, не хотел возвращаться — так ему было хорошо. Однако вернулся: были у него еще дела на земле.
Возвращаясь с флотской базы, Лукашевский подгреб к Главному Гроту. Мысль о том, что надо — на прощание! — побывать в Главном Гроте, возникла у него еще утром, когда он проходил мимо него на "Эллиниде". Решив заглянуть в Грот на обратном пути, он приготовил электрический фонарь с сильной лампой и резиновые сапоги. С пистолетом Макарова он вообще теперь не расставался, уговорив Рудольфа вернуть ему пистолет на время, до отплытия: на дорогах и в окрестных селах участились случаи нападения и грабежей, хотя Лукашевского Бог миловал. Но все возрастающее беспокойство, что кто-то помешает его отплытию — чувство, знакомое ему и ранее — заставляло его быть предусмотрительным: он опасался нападения, опасался простуды, аварии.
Посещение Главного Грота было одним из тех дел, от которых предостерегал его внутренний голос. Но покинуть навсегда мыс, не проверив, точно ли в одной из ниш Главного Грота есть боковое углубление, о котором рассказал ему Ночной гость — Сумасшедший Режиссер, Лукашевский не мог: он знал, что потом, где-нибудь в океане, вспомнит однажды разговор о нише и будет досадовать на то, что не побывал в гроте и не проверил, точно ли в одной из них есть боковое углубление, в котором прятался, если верить ему, Ночной Гость.
Лукашевский поставил на носовую банку включенный фонарь и, тихо гребя, вошел под свод грота. Миновав колодец, он быстро достиг тупика, забросил на площадку якорь, уложил на дно весла и, надев резиновые сапоги, спрыгнул на мокрые камни. Страхуясь от случайностей, он вытащил "Эллиниду" на пологий скол, закрепил якорь в расщелине и, взяв фонарь, осветил стену. В ней было четыре ниши. Лукашевский начал осмотр с той, в которой в прошлое посещение грота стояла горящая свеча. Ниша была неправильной формы. Она напоминала собой скорее углубление, оставшееся в стене от вывалившегося из нее большого камня. И лишь пол ниши был ровным. Чтобы сделать его таким, кто-то хорошо потрудился кайлом. Следы этой работы были заметны еще, и теперь.
Пол ниши возвышался над площадью сантиметров на сорок. Лукашевский шагнул В нишу и осветил ее боковую, стену, которую с площадки разглядеть не удавалось, так как ее загораживали зубья выступающих по переднему краю камней. И увидел углубление. Судя по всему, то самое, о котором говорил Гость. А точнее — довольно широкую щель от пола до потолка ниши, в которую свободно можно- было войти. Щель была глубокая. Лукашевский сделал три шага, прежде чем достиг конца. Повернув фонарь, от тут же увидел, что щель не кончается, а лишь резко поворачивает вправо, врезаясь в глубь мыса узким восходящим ступенчатым коридором. Открытие было столь неожиданное, что у Лукашевекого поползли по спине холодные мурашки. Ни в каких россказнях, ни в каких местных легендах 66 этом коридоре не упоминалось ни словом, хотя обнаружить его мог любой "дикарь", забравшись в грот с фонарем или свечой. Неужели никто не удосужился до сих пор подняться в нишу и осветить ее боковую стену? Впрочем, и сам Лукашевский, проживший шесть лет на мысе в двухстах ярдах от Главного Грота, ни разу не попытался сделать это — не хватило романтического любопытства. А требовалось именно оно, романтическое любопытство, потому что местечко здесь было мрачноватое, даже жуткое: низкий, словно провисший под