тяжестью стометровой скалы потолок, из трещин и нависающих камней которого постоянно капало, осклизлая мокрая площадка, темные провалы ниши, могильный холод и такая страшная удаленность от входа, от света, такая засасывающая, словно топь, глубина.
Коридор вел вверх. С первых же шагов Лукашевский убедился, что это не трещина, не естественная пещера, а пробитый человеком туннель — на стенах и на ступенях ясно были видны следы кайла. Туннель был узок, два человека в нем, вероятно, с трудом разминулись бы, но через каждые пятнадцать-двадцать ступенек в нем были вырублены широкие, метра в два, проходы, где идущие навстречу друг другу могли не только разминуться, но и пронести без помех какую угодно поклажу — мешки, корзины, ящики, бочки.
Лукашевский поднимался медленно, часто останавливаясь, сосредоточенно вслушиваясь, в гробовую тишину. Она была именно такой, другого определения для нее Лукашевский подыскать не мог. Да и не искал, кажется, потому что это пришло сразу, упало холодным комом в душу и не оставляло его да конца. Конец же был до безобразия прозаичным — туннель привел Лукашевского в цокольною часть башни, где издавна хранились кадки с известью, пустые бочки из-под горючего, коробки с краской, дрова, уголь, завезенные на маяк еще во времена царя Гороха, до электрификации и газификации. Лукашевский толкнул ногой деревянную дверь, преградившую ему путь. Дверь с грохотом рухнула, и он увидел, что находится у входа а давно знакомый склад. Потом, уже войдя в, склад, он поднял дверь, и закрыл ею вход в туннель. Эту дверь он видел десятки раз, но всегда принимал ее за хлам — за старую, принесенную откуда-то и прислоненную к стене дверь, которую в свое время поленились изрубить на дрова.
"О! — встретил его удивленным возгласом Рудольф, седлавший у конюшни лошадь. — И вы уже, оказывается, научились проникать сквозь стены?"
"А кто еще? — спросил раздосадованный Петр Петрович: обнаружь он Рудольфа секундой раньше, он, пожалуй, не стал бы покидать склад и дождался бы, когда Рудольф уедет.
"Да есть тут один, — усмехнулся в отрет Рудольф, — Ох, поймаю я его, пригрозил он, — и выпытаю, зачем он здесь шастает… Калитка-то на засове, сказал он, нахмурившись. — Как вы вошли?"
"Не твое дело, — ответил Лукашевский. — По воздуху".
Петр Петрович испытывал счастье при одной мысли, что скоро расстанется с Рудольфом, с этим помешанным охранником и конеубийцей, омрачавшим его жизнь одним своим присутствием.
"А вот не верну ему пистолет, — подумал Лукашевский. — Пусть потом отчитывается перед управлением как знает".