Пьер подумал: «Все они одни и те же», но, увидев Наташу, которая «как подстреленный, за-
гнанный зверь смотрела на него, он пожалел ее. Приехав к князю Андрею, он наив но спросил
княжну Марью: «Но неужели совершенно все кончено?»
Конечно, княжна Марья и старый князь, и раньше не желавшие этого брака, теперь полны
злобы и презрения к Наташе. Это понятно. Но князь Андрей — он любил ее, неужели он не может
простить?
Как ни странно, Пьер теперь более мудр и зрел, чем его друг. Он бы простил, потому что
он видит, как Наташа мучается и казнит себя. Он бы простил еще и потому, что разлюбить Наташу
он все равно не может, что бы она ни делала. Он бы простил потому, что его любовь к Наташе
сильнее гордости я самолюбия.
Князь Андрей не прощает: «Я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил,
что я могу простить. Я не могу... Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мной никогда
про эту. . про все это».
Семь лет назад князь Андрей сказал Пьеру о своей жене Лизе: «Это одна из тех редких жен-
щин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не
быть женатым!» С Лизой он не был счастлив; с Наташей счастье могло быть таким полным, но, ока-
зывается, с ней нельзя быть покойным за свою честь!
Так понимает князь Андрей; такова е г о правда. Но есть другая правда: когда любишь, нельзя
думать только о себе. Князь Андрей не умел думать о Наташе, за нее — с этого началась траге-
дия. Теперь, отказавшись простить, он опять думает только о себе.
Так он и останется один, со своим тайным горем и со своей гордостью, а тем временем на-
ступил новый год, 1812-й, и в небе стоит странная яркая комета, предвещающая беду, — комета
1812 года. Пьер видит комету, возвращаясь от Наташи. Он понял то, чего не хочет понять Андрей: Ната-
ша осталась собой. Униженная, измученная, она не ждет уже ничего для себя, но терзается за князя
Андрея. Она-то умеет думать о другом больше, чем о себе. «Меня мучает только зло, которое я
ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за все...»
Так говорит она Пьеру, и в ответ на это у Пьера неволь но вырываются слова, которых ни он,
ни она никогда не забудут: «Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в
мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей».
С этими словами Пьер входит в 1812 год, — он не знает еще, что его тягостная жизнь отстав -
ного камергера, московского барина на покое кончилась. Впереди — еще одна жизнь в занятой
французами Москве, с мечтой убить Наполеона; и еще одна — в плену, под влиянием Платона Ка-