ничего некрасивого — он был для них кумиром, полубогом. Даже физический недостаток Наполеона:
63
когда он волновался, у него начинала дрожать левая нога, — даже это представлялось особенно -
стью, выделяющей его среди других людей и потому прекрасной.
Толстой ничего не искажает, но многое подчеркивает. Он несколько раз говорит о «дрожанье
икры в левой ноге Наполеона», еще и еще раз напоминает о его толщине, «короткой фигуре». Ничего
необыкновенного не хочет видеть Толстой. Человек, как все, в свой срок погрузневший; просто чело-
век, позволивший себе поверить, что он не такой, как другие люди. А из этого вытекает еще одно
свойство, ненавистное Толстому, — неестественность. В портрете Наполеона, вышедшего навстречу
посланцу русского царя, настойчиво подчеркнута его склонность д е л а т ь с е б я : он только что
причесался, но «одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба» — это была извест-
ная всему миру прическа Наполеона, ей подражали, ее нужно было сохранять. Даже то, что от него
пахло одеколоном, вызывает гнев Толстого, потому что означает, что Наполеон очень занят собой и
тем впечатлением, которое он производит на окружающих.
«Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеж дении не существовало возможности
ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с пред-
ставлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это». (Курсив Толстого.)
Таков Наполеон Толстого. Не только не величественный, но смешной и нелепый в своем убе-
ждении, что история движется его волей, что все люди не могут на него не молиться. Вместо героиче-
ской и трагической личности, какую мы видели у Пушкина и Лермонтова, — круглый человечек с
пухлыми маленькими руками (а у Лермонтова — «могучие руки»), не в походной форме, известной
всему миру, а в нарядном мундире, пахнущий одеколоном...
Где же правда? Чей Наполеон настоящий? Оба настоящие. И даже не оба, а десятки, может
быть, сотни Наполеонов, описанных разными писателями, историками, мемуаристами, похожие и не-
похожие друг на друга, — все настоящие.
В Наполеоне был и тот великий человек, герой, была та неповторимая личность, какую видели в
нем его солдаты, генералы, влюбленные в него писатели, был и тот самовлюбленный человек, какого
написал Толстой. В каждом из нас живет не один человек, в нашем «я» борется несколько на чал, и
в крупных людях эта борьба острее и заметнее.
Литература не протокол, она не может и не должна быть вполне объективной. Кроме исто-
рической личности, которую описывает автор, в книге всегда видна и личность автора: Пугачев в