чительном, замкнутом круге мыслей о Наташе и ее измене — так он приезжает в лагерь Барклая де
Толли.
Наташа тоже не думает о войне. Пережив долгие месяцы отчаяния и болезни, Наташа по-
чувствовала, что «молодость брала свое: горе... начало покрываться слоем впечатлений прожитой
жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошед-
шим. .»
Больше всех помог ей Пьер. Наташа боялась вернуться к жизни: «внутренний страж твердо
воспрещал ей всякую радость», и это значит, что она осталась собой — той самой Наташей, которая
всегда хотела понять, что плохо и что хорошо, хотела жить правильно и мучилась от сознания, что
между нею и Анатолем нет нравственных преград.
66
Теперь нравственная преграда возникла между Наташей и всеми радостями жизни — она не
пела, не смеялась, «все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна».
Один Пьер мог преодолеть эту преграду, и не потому, что у него вырвались слова о любви к
ней: она не верила в серьезность этих слов, считала их простым утешением, но Пьер был ей нужен
потому, что он все простил ей за Андрея, что он видел ее не той пропащей, погибшей, какой она
сама себя видела, а прежней Наташей.
И Пьер тоже мало думал о войне. Он понял теперь, что любит Наташу, и это стало главным в
его жизни. «Ну и пускай такой-то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему
почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает
этого», — думал Пьер. В нем проснулся тот юноша, которого мы видели когда-то в гостиной Шерер,
и кажется: не было этих семи лет ошибок, заблуждений, горестей — этот юноша толкает его, от-
ставного московского камергера, на странные мысли. Пьер пришел к выводу, что ему суждено убить
Наполеона. Он вычислил это, всячески обманывая себя, как всегда обманывают себя люди, вычисля-
ющие предсказания своей судьбы, — и теперь он ждет того часа, который должен вывести его из «ни-
чтожного мира московских привычек... и привести его к великому подвигу и великому счастию».
Так он повторяет мысли и чувства, владевшие в прошлой войне князем Андреем, ему грезится свой
Тулон, и в мечтах своих он недалеко ушел от шестнадцатилетнего Пети Ростова, который «в послед-
нее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары».
Но и брат Пети Николай, теперь уже опытный гусар, хотя и участвует в сражениях, до сих
пор не понимает, что это за война. Еще недавно он собирался, исполняя волю роди телей, выйти в
отставку и приехать домой — там ждала Соня, и он радостно думал о тихой деревенской жизни: