тельно, хотя и невольно, своей заботой мешают нам быть самостоятельными. И чем ближе мы к
своим родителям, чем больше любим и уважаем их, чем сильнее их душевная власть над нами, — тем
больше они затрудняют нам жизнь, вовсе того не желая.
Кто в этом виноват? Да нет здесь виноватых; разве любовь может быть виной! И выхода из
этого положения нет, потому что молодость, естественно, рвется к самостоятельности, к полноте от-
ветственности за свою судьбу, а старые люди столь же естественно держатся за свое место в жиз-
ни и не хотят отдать его молодым. Выхода нет, и остается только все равно любить, все равно жа-
леть своих стариков, потому что хуже всего становится, когда они уходят навсегда и уже некому
мешать нам и властвовать над нами.
6. ДЕНЩИК ЛАВРУШКА И ДРУГИЕ…
Вернемся на месяц назад — к тому дню, когда Наполеон уже перешел Неман и двигался по
польским губерниям, а князь Андрей приехал в «главную квартиру армии» к Барклаю де Толли.
То, что он увидел и услышал там, поразило его не своей исключительностью, а, наоборот,
обыденностью. «Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасно-
сти нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла
быть перенесена далее западных польских губерний».
74
Чем же были заняты люди, взявшие на себя ответст венность за руководство армией? Что
происходило в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире?
Там было девять разных группировок — Толстой с иронией описывает их: «теоретики войны»,
обсуждавшие бесконечные планы кампании; сторонники мира, боявшиеся Наполеона еще со времен
Аустерлица; «делатели сделок» между разными направлениями; приверженцы Барклая и привержен-
цы Бенигсена, обожатели императора Александра — ирония Толстого понятна, если вспомнить, что
«об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал», — в штабе заняты спорами, разгово-
рами, а вовсе не тем, что сейчас нужно стране.
Но одну группу — самую многочисленную — Толстой описывает не только с иронией; в каждом
его слове — ненависть; «самая большая группа... состояла из людей... желающих только одного, и
самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий...
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за
направлением флюгера царской милости... Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трут-
ней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затем-
нял искренние, спорящие голоса». (Курсив мой. —