отсюда неприятный смех старого князя, отсюда и многие страдания Андрея.
Мы еще не раз увидим, как они похожи, отец и сын. Отец все понимает, но не в его правилах
обнаруживать свои чувства. Сдержанность отца воспитана и в сыне: в день отъез да, оставшись
один, он был грустен, лицо его «было очень задумчиво и нежно». Но, услышав шаги сестры, он
«принял свое всегдашнее спокойное и непроницаемое выражение».
Странно слышать, как княжна Марья называет его «Андрюша». Ей и самой «было странно
подумать, что этот строгий красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой шаловливый мальчик,
товарищ детства».
Но ведь было же детство — и как для княгини Лизы или Элен оно было школой фальши,
для Анатоля — школой безделья, а для Бориса — временем честолюбивых эгоистических мечтаний,
так для Андрея, и Марьи, и для Льва Николаевича Толстого детство — это пора того света, тепла и чи-
стоты, которые человек обязан пронести через жизнь, не показывая чужим людям, но бережно сохра-
няя для родных по духу. Детство князя Андрея ожило в нем, когда он лежал на поле Аустерлица под
высоким небом, и когда он полюбил Наташу, и когда звал ее в избе под Мытищами, простив все горе,
какое она ему принесла...
И теперь, прощаясь с сестрой, он хранит в душе свое детство, не показывая этого. Но его бла-
городство, чистота и нежность — оттуда.
Княжна Марья робко говорит брату:
«У меня к тебе есть большая просьба.
15
—
Что, мой друг?
—
Нет, обещай мне, что ты не откажешь...»
Княжна Марья хочет благословить брата образом: «Его еще отец моего отца, наш дедушка,
носил во всех войнах... обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
—Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет... Чтобы тебе сделать удовольствие... — сказал
князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры
при этой шутке, он раскаялся. — Очень рад, право, очень рад, мой друг, — прибавил он».
Есть в нем и мягкость, и нежность, и умение бережно обращаться с человеком, и такт — все
это есть для сестры, для отца, для Пьера, будет для сына, для Наташи, даже для едва знакомого
ему капитана Тушина, а для жены ничего этого нет. Чужая она ему, как Курагины в свете, как
штабные офицеры в армии. Чужая, но… жена. Женщина, с которой он связал свою жизнь. Мать его
будущего сына. И никому он не позволит сказать о ней в с л у х то, что он сам знает.
Прощаясь с женой, он еще из-за двери слышит ее веселый голосок и ту «фразу о графине Зу-
бовой», которую «уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены». Как осу-