нужно».
Есть отношения — и хорошие отношения — между родителями и детьми, в которых неизбежен
маленький налет фальши; между Болконскими фальши не может быть ни в чем, и оба знают это.
16
Когда отец «крикливым голосом» говорит: «Коли тебя убьют, мне, старику, больно будет... А коли
узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет. . стыдно!» — Андрей отвеча-
ет:
«— Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка».
Все ясно между этими двумя людьми. И просьба князя Андрея: если его убьют и родится сын,
не отпускать его от себя, воспитать — тоже понятна старику.
«— Жене не отдавать? — сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза
сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
— Простились... ступай! — вдруг сказал он. — Ступай! — закричал он сердитым и громким голо-
сом, отворяя дверь кабинета».
Вот так же под Бородиным Андрей закричит на Пьера. Так поступают они, эти трудные
люди, в минуты волнения, пряча от всех свои чувства. Но когда Андрей вышел, «из кабинета слышны
были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания».
А князь Андрей в это время, простившись с женой, «осторожно отвел плечо, на котором
она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло». (Курсив мой. — Н. Д.) Вот
здесь-то и проявляется его сложное чувство к жене: чужая, но своя. И как бы ни было, жалеет он ее,
хоть и старается это скрывать, так же как отец скрывает свою тревогу и боль за сына. Трудные они
люди. У Ростовых все будет наоборот: там плачут, прощаясь, и открыто радуются встрече — там все чув-
ства наружу. Но в сдержанности Болконских есть своя правота, и чувства, скрытые за этой сдержан-
ностью, не менее глубоки, чем те, что открыты всем.
Трудные они люди. Но кто сказал, что легкий человек — непременно хороший? Легкость удобна,
вот с Борисом Друбецким — легко. А с Болконскими — нелегко, особенно со стариком, потому что он
— не как все, он — сам, он — ЛИЧНОСТЬ. Этим-то и дорог, этим и побеждает нас, несмотря на все
свои причуды.
8. НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ
Преодолев первые главы «Войны и мира» с их французским языком, мы уже не откладываем
книгу в сторону. Мы входим в жизнь героев, разделяем ее и не можем от нее оторваться. Но есть стра-
ницы, заставляющие нас останавливаться и даже скучать, — на этих страницах Толстой говорит о
своем понимании истории, излагает свою философию войны и мира.
Нам представляется странным и непонятным, зачем понадобилось вставлять эти серьезные фи-