чтобы кто-нибудь посмел сказать хоть одно из этих слов князю Андрею Болконскому.
Но Жерков и Несвицкий всего лишь удивлены, и Жерков начинает оправдываться:
«— Что ж, я поздравил только...
—Я не шучу с вами, извольте молчать! — крикнул Болконский».
Этот пронзительный голос и резкий крик — так просыпаются в Андрее недостатки отца: не-
терпимость, деспотическая властность, но за ними встают достоинства ста рого князя.
«— Ну, что ты, братец! — успокаивая, сказал Несвицкий.
—Как что? — заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. — Да ты пойми, что мы
— или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся
об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела...»
Он говорит сбивчиво, отсюда эти не очень правильные обороты: «офицеры, которые служим»,
«дела нет до... дела...» Но в его взволнованной речи — то самое отношение к войне, которое заставило
Кутузова почтительно пропустить Мака вперед; и теперь понятно, почему Кутузов видит Андрея
«из ряду выходящим» сотрудником своего штаба; теперь понятны слова Толстого: «князь Андрей был
одним из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе воен-
ного дела».
Жеркову и Несвицкому поведение князя Андрея кажется странной выходкой — и, тем не менее,
они отступают. «Мальчишкам только можно так забавляться, — прибавил князь Андрей по-русски,
22
выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его». (Курсив
Толстого.)
Уже не в запальчивости, уже успокоившись, он еще раз сознательно оскорбляет Жеркова: «Он
подождал, не ответит ли что-нибудь корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора».
Казалось бы, Жерков, так любящий веселиться, дразнить всех вокруг, безнаказанно издеваться
над русскими и австрийскими генералами, — казалось бы, этот бесшабашный Жерков должен с лег-
костью идти на дуэль и при первом же резком слове бросить вызов оскорбившему его человеку. Но
нет. Жерков становится очень благоразумен, как только дело касается его драгоценной жизни. Небла-
горазумен князь Андрей, но мы прощаем пронзительный голос, крик, резкость, потому что за всем
этим — крупные чувства: подлинная горечь поражения и надежда на победу, и мечта о подвиге. А у
Жеркова все мелкое: и развлечения, и мысли о карьере, и мгновенный расчетливый страх перед кня-
зем Болконским.
***
Прошло несколько дней — тянулись будни войны; позади осталось несколько сражений, в ко-
торых русские солдаты проявили «храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем», — и вот