как говорить было нечего и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он
первым выехал из-под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость...»
Долго простоять не пришлось: французы напали на их полки, оставалось одно — атаковать
на неудобной местности; это грозило потерями, но иного выхода уже не было.
Читаешь обо всем этом и думаешь: как же все-таки удалось небольшому отряду выполнить
свою задачу и соединиться с армией Кутузова? И почему гораздо позднее Наполеон, сосланный на
остров Святой Елены, вспоминая битву под Шенграбеном, сказал, что «несколько русских батальонов
показали неустрашимость»?
Потому что русская армия состояла не только из полковых командиров и штабных франтиков,
в ней были другие офицеры, в ней были солдаты, и этими «несколькими батальонами» командовал
Багратион.
Из-за ошибки Мюрата французы и русские некоторое время стояли друг против друга, дого-
ворившись о перемирии на три дня и не веря в это перемирие. Но вот Мюрат получил грозное
письмо Наполеона, угадавшего, что под Шенграбеном стоит не вся армия Кутузова, а лишь не-
большой отряд, и приказавшего немедленно вступить в бой. Русские войска еще раскладывали ко-
стры, варили кашу, философствовали, когда «в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и
слышнее, слышнее и быстрее... Земля как будто ахнула от страшного удара».
«Началось! Вот оно!» — думал князь Андрей... «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» — го -
ворило лицо каждого солдата и офицера.
Выражение: «Началось! Вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с
полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами».
По мнению Толстого, история идет вперед независимо от воли отдельных людей, называе-
мых великими; ход истории складывается из поступков множества людей, которые невозможно напра-
вить, предугадать заранее, запланировать, и настоящий полководец не должен во время боя навязы-
вать свою волю; он только наблюдает происходящее, а события движутся по воле истории.
Вот почему Толстой подчеркивает неподвижность лица Багратиона и его почти равнодушное от-
ношение к докладам князя Андрея, которого удивляет, что «приказаний никаких отдаваемо не было, а
что князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности
и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его на-
мерениями».
Толстой старается убедить нас в справедливости своей исторической теории, но сам же и разубе-
ждает: он, севастопольский офицер, знает войну и пишет о ней с той мерой правды, которая неодо-