зать ее.
На военном совете каждый из генералов убежден в своей правоте. Все они так же озабочены
самоутверждением, как юнкер Ростов в квартире Друбецкого. Вейротер читает свою диспозицию,
французский эмигрант Ланжерон возражает ему — возражает справедливо, но «цель этих возра-
жений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру... что он имел
дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле».
На совете происходит столкновение не мнений, а самолюбий. Генералы, каждый из которых
убежден в своей правоте, не могут ни сговориться между собой, ни уступить один другому. Казалось
бы, естественная человеческая слабость, но принесет она большую беду, потому что никто не хочет
видеть и слышать правду.
Поэтому бессмысленна попытка князя Андрея выразить свои сомнения. Поэтому Кутузов на
совете не притворялся — «он действительно спал», с усилием открывая свой единственный глаз «на
звук голоса Вейротера». Поэтому в конце совета он коротко сказал, что диспозиция уже не может быть
отменена, и отослал всех.
Понятно недоумение князя Андрея. Его ум и уже накопленный военный опыт подсказывают:
быть беде. Но почему Кутузов не высказал своего мнения царю? «Неужели из-за придворных и лич-
ных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» (курсив Толстого) — ду-
мает князь Андрей.
В нем говорит сейчас то же чувство, с которым Николай Ростов в Шенграбенской битве бежал
к кустам: «Убить меня? Меня, кого так любят все!» (Курсив Толстого.)
Но разрешаются эти мысли и чувства князя Андрея иначе, чем у Ростова: он не только не
бежит от опасности, но идет к ней навстречу: «Завтра, может быть, все будет кончено для
меня... Завтра же, может быть, — даже наверное завтра, я это предчувствую, в первый раз мне при-
дется, наконец, показать все то, что я смогу сделать».
А в самом деле, разве молодой, полный сил, талантливый человек должен рисковать своей
жизнью потому, что генерал союзной армии составил неудачный план сражения или потому, что рус-
ский царь молод, самолюбив и плохо понимает военную науку? Может, на самом-то деле вовсе не
нужно князю Андрею идти в бой, обреченность которого ему уже ясна, а нужно поберечь себя,
свою жизнь, свою личность?
Мы уже говорили о том, что князь Андрей не мог бы жить, если бы перестал уважать себя,
если бы унизил свое достоинство. Но, кроме того, в нем есть тщеславие, в нем живет еще мальчик,
юноша, который перед сражением заносится мечтами далеко: «И вот та счастливая минута, тот Ту-