сейчас сани парные и ступай ты к Безухову и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у
вас земляники и ананасов свежих... а оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй... найди ты там Ильюшку-
цыгана...»
Нет ничего дурного в том, что хлебосольный старый граф, вкладывая свои деньги, изо всех сил
старается как можно лучше устроить обед в честь героя войны. Невнятное раздражение возникает, когда
читаешь, какие рассказы ходят о каждом из гостей. «Тот спас знамя, тот убил пять французов, тот один
заряжал пять пушек. Говорили и про Берга, те, которые не знали его, что он, раненный в правую руку,
взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его
жалели, что он рано умер...»
Илья Андреевич Ростов, и младший сын его Петя, жадно слушающий рассказы о войне, и штат-
ский Пьер, и старики из Английского клуба — все они, конечно, свято верят этим рассказам. Но мы-то,
знающие, как все было на самом деле, — мы видим, что война отражается в московских разговорах, как
в кривом зеркале: неверно, уродливо. Героем выглядит Берг! Как исказилось бы лицо князя Андрея,
если бы он вошел в заполненные гостями комнаты клуба, услышал этот «стон разговаривавших голо-
сов», увидел это движение мундиров, фраков и кафтанов, снующих, «как пчелы на весеннем пролете...»
Сам Багратион чувствует себя растерянным «в новом узком мундире с русскими и иностранными
орденами и с Георгиевской звездой», с только что подстриженными волосами и бакенбардами, с на-
ивно-праздничной улыбкой, придающей «даже несколько комическое выражение его лицу». В дверях
его стараются пропустить вперед, он останавливается — происходит нелепая сцена; наконец Багратион
проходит вперед.
«Он шел, не зная, куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее
и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбе-
не». Николая Ростова он узнал и сказал ему «несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, ко-
торые он говорил в этот день».
38
Толстой не жалеет иронии, описывая положение Багратиона во время обеда. Ему подносят на се-
ребряном блюде стихи. «Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но
во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион реши-
тельно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто-
то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до ве-
чера и так идти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», — как будто сказал Багратион