ва больше, чем Анатоля».
Ему не на что и не на кого рассчитывать — только на себя. Развлекались втроем: Долохов, Ана-
толь и Пьер — «достали где-то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала
полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина с спиной к медведю и пустили
медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем...» Чем же все это кончилось?
Долохов был офицером — и потому его разжаловали в солдаты. Пьер нигде не служил, его не-
льзя было разжаловать, но наказанье его постигло легкое, — видимо, из уважения к умирающему отцу.
Анатоль был офицером — его не разжаловали. Долохов запомнил это и Анатолю, и Пьеру.
Еще один урок он получил на войне. Встретив Жеркова, принадлежавшего раньше к его «буйно-
му обществу», он убедился, что Жерков «не счел нужным узнать его» в солдатской шинели. Этого Доло-
хов тоже не забыл — и когда Жерков, после разговора Кутузова с разжалованным, радостно приветство-
вал Долохова, тот отвечал подчеркнуто холодно.
Так на наших глазах складывается характер, формируется жестокий и эгоистический человек,
одинокий, как волк. Первые же слова, которые мы услышали от Долохова, были жестоки. Пьяный Пьер
пытался повторить его «подвиг»: выпить бутылку рома, сидя на открытом окне. Анатоль пытался удер-
жать Пьера.
«— Пускай, пускай, — сказал Долохов улыбаясь».
После этого прошел год — очень нелегкий год солдатчины, трудных походов и не менее трудных
смотров. Мы видели, как Долохов отстаивал свое достоинство перед смотром в Браунау и как настойчи-
во напоминал генералу о своих заслугах в Шенграбенском бою. Он чудом не погиб на льду австрийских
прудов, приехал в Москву и поселился в доме Пьера. Как раньше он не жалел Пьера, так не жалеет и те-
39
перь: живя в его доме, он завел роман с его женой. Не влюбился в нее, не полюбил — это бы хоть в ка-
кой-то степени его оправдывало. Нет, Элен так же безразлична ему, как другие светские женщины, он
просто развлекается и, может быть, мстит Пьеру за историю с медведем, за то, что Пьер богат и знатен.
На обеде в честь Багратиона «Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно
ел и много пил, как и всегда. Но... он, казалось, не видел и не слышал ничего... и думал о чем-то одном,
тяжелом и не разрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос были намеки княжны в Москве на близость Долохо-
ва к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо... Всякий раз, как нечаянно взгляд
его встречался с прекрасными наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что-то ужасное, безоб-