князю Андрею. Он жаждет показать, что теперь он «совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был
в Петербурге». Он оживлен, рассказывает, расспрашивает, мечтает открыть отчаявшемуся другу свой
новый мир деятельной любви к людям: «Только теперь, когда я живу, по крайней мере стараюсь (из
скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял все счастье жизни».
Князь Андрей слушает все это недоверчиво и хмуро. Он не только ничего не хочет рассказывать
о себе, но, слушая Пьера, дает понять, что все это ему давно известно и неинтересно, «даже как будто
стыдясь за то, что рассказывал Пьер».
Пьер провозглашает: нужно делать людям добро. Андрей отстаивает другое: нужно жить так,
чтобы не делать никому зла. Слушая этот спор, мы, конечно, становимся на сторону Пьера, но скоро
окажется, что на самом деле все сложнее, чем представлялось и ему, и нам.
При ближайшем рассмотрении полезная деятельность Пьера оказывается вовсе не такой уж по-
лезной. «Пьер не знал, что там, где ему подносили хлеб-соль и строили придел Петра и Павла... придел
44
уже строился давно богачами-мужиками села, а что девять десятых мужиков этого села были в вели-
чайшем разорении... Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими
поборами и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему и за большие деньги были
откупаемы родителями...»
Понимает ли все это князь Андрей? Вероятно — да. Он лучше знает людей, чем Пьер, он лучше
знает хозяйство. Но главное не это. Пьер сейчас пришел к тому, о чем думал и мечтал князь Андрей
перед Аустерлицем. «Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для
них что-нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других и не почти, а совсем погубил свою жизнь»,
— говорит князь Андрей.
После Аустерлица, когда над ним стоял Наполеон, его герой, — человек, убежденный, что он
осчастливил пол-Европы и, по крайней мере, Францию, — там князь Андрей понял, что все люди име-
ют свои мечты, стремления, надежды — и не может кто-то один решать за них, что им нужно. Он по-
нял, что понятие добра можно понимать по-разному, и пришел к выводу: главное — не делать никому
зла, тогда и добро расцветет само собой.
Кто прав: он или Пьер? Оба в чем-то правы и оба могут оказаться неправы. Но оба они напря-
женно и мучительно ищут своего места в жизни, хотят приносить людям пользу.
Казалось бы, князь Андрей, с раздражением слушавший Пьера, ничего не вынесет для себя из
этого разговора. Но встреча произвела сильное впечатление на обоих друзей. Для Пьера она стала ис-