И граф Ростов, конечно, дает ему даже больше денег, чем он требует, потому что старый
граф от таких разговоров теряется, ему чего-то стыдно, и он хочет поскорей покончить с расчетами.
Трудно представить себе таких разных людей, как Илья Андреевич Ростов и Берг. Старый граф
разорился, угощая обедами и ужинами всю Москву, а Берг даже товарищу сво ему хотел было ска-
зать: «вот будете приходить к нам обедать», но сказал: «чай пить». Но ведь расточительный граф Ро-
стов оставил своих детей без денег, и жена его, став вдовой, будет перебиваться только благодаря
самоотречению сына; а Берг и родителям своим устроил аренду, и детям своим оставит приличное
состояние.
Чем же плох аккуратный, старательный, очень твердо соблюдающий свое представление о
долге и чести Берг?
Тем, что его представление о чести и долге бесчело вечно, в нем нет места другим людям.
Это обнаружится со всей ясностью гораздо позже, когда наполеоновская армия подойдет к Москве,
и русские купцы, еще вчера втридорога продававшие сено своим, сегодня будут жечь его, чтобы не доста-
лось врагу; Наташа начнет выкидывать из подвод вещи всей семьи, чтобы увезти с собой раненых;
весь народ — то есть каждый человек! — будет думать не т о л ь ко о с е б е; но люди, подобные Бер-
гу, останутся собой — и сам он, такой же чистенький, как всегда, будет озабочен покупкой шифонье-
рочки для своей любимой жены.
Не стану уверять, что Берг когда-нибудь расплатился за то, что жил так мелко и самодовольно.
Нет. Он всю жизнь будет чувствовать себя счастливым и таких же вырастит детей; он никогда ни в чем
не раскается.
Чацкий был по-своему прав, когда говорил: «Молчалины блаженствуют на свете». Они блажен-
ствуют потому, что их счастье легко достижимо. Да, Берг счастлив. Но ведь нетрудно — добиться
его идеала счастья!
Вот он сидит, уже полковник, в «чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными
наперед височками, как носил государь Александр Павлович», в своем «новом, чистом, светлом, уб-
ранном бюстиками, и картинками, и новой мебелью кабинете», рядом красивая жена его в новой
кружевной пелеринке, какая была на княгине Юсуповой... К ним съезжаются гости, и Берг счастлив
оттого, что «вечер был как две капли похож на всякий другой вечер... все было, как и у всех», и
в серебряной корзинке были точно такие же печенья, «какие были у Паниных на вечере, все было
совершенно так же, как у других».
Этот идеал жизни враждебен Толстому прежде всего потому, что люди не должны б ы т ь оди-
наковыми. Стремление быть, как все, рождает мещанина, а мещанство, может быть, самая тяжкая