Эх, дочку не учил, и жена его уже два года как умерла — не узнает, что на уроки записался.
Какой сентиментальный стал в старости, лезут жалостные воспоминания, когда радоваться надо. Есть чему радоваться: дочка выучилась на врача, удачно замужем, зять надежный, внучка талантами не обделена, все здоровы, квартира большая, три комнаты, всё есть, хватает. «И войны нет, не зря за мир боролись», — усмехнулся дед.
Дома выпалил с порога:
— Я записался на уроки бесплатно. В Доме культуры.
— Дедушка, — запротивничала внучка, — у тебя не получится, ты старый, у тебя пальцы медленные.
— Еще лучше тебя будет, ты ленишься, а дедушка трудолюбивый!
Раньше его не интересовало, чем другие люди занимаются. Работал много. Друзья — в основном заводские — встречались, обсуждали работу, футбол, рыбалку. Ему неинтересно было, не любил шумные компании. Он читал, слушал пластинки, возился по хозяйству, с внучкой, на кладбище к жене ходил — убрать, по весне посадить цветы. Не скучал.
А теперь вдруг пожалел, что не интересовался. Вот чертежник его в хоре пел. Перед занятиями глотал сырое яйцо — для горла полезно, распевался за кульманом. И что не расспрашивал его: что поет, как учат, может, и самому присоединиться? А потом чертежник уехал.
Как-то пришел пораньше, решил походить, посмотреть, чему другие учатся.
Послушал из коридора урок вокала: «Дай мне выплакать горе».
Смешно стало — голос звонкий, детский совсем — и горе ему выплакать! Посмотрел в приоткрытую дверь. Румяная девица, высокая, с огромными руками, которым места не находилось — теребила подол, так-сяк их укладывала... Голосистая. Видно было, что очень старалась, на «горе» печалей не хватило.
Постоял и у балетного класса: прохладный зал с зеркальной стеной, девочки-балеринки.
— И раз, и два, и три, спину держим...
Учительница старая, прямая, голос громкий, скрипучий. Костистая, смотрит строго. Баба-яга.
Какие разные ученики, стараются, робеют. Получается не у всех, вон эта пыхтит, лицо красное, а нога не тянется. Но держится изо всех сил. Дома плакать будет, наверно.
За роялем сидела Ирина Сергеевна, укутанная шалью. Он залюбовался на ее руки — легко летали по клавишам, послушные знакам учительницы...
В следующий раз попросился на балетном уроке посидеть.
— Я ноты переворачивать буду.
Ирина Сергеевна улыбнулась: я сегодня с ассистентом.
Разложили ноты, разговаривали с балетной учительницей. Он рассматривал пианино — с любовью восстановлено, замазаны дырки от винтов, куда прикручивали подсвечники. Украли когда-то. Или в войну на металл сдали? Пианино немецкое. Название почти стерлось, клавиши желтоватые, треснутые.