— И будьте любезны, уж дайте мне время, чтобы Дойти до второго этажа. Знаете, я так вымоталась с этим чер... с этим квартетом! Как-то у вас криво и страшно неудобно все тут устроено, если честно!
— Сударыня, — Дама плеснула серьгами, — у нас здесь устроено ровно так, как должно! А кроме того, иначе и быть не может!
«Зазеркалье! — сердилась м-ль С., дробно топоча по лестнице. — Королевство абсурда! Заповедник перевернутой логики! Дряхлая консерватория, увитая проводами: идея дерзкая и бессмысленная!»
— Лехин, быстро колись про трубача с флейтистом, в последний раз мимо тебя бегу, больше уж не свидимся!
— Э-э-э, кудрявая, ты думай, думай.
— Лехин!!!
— Ну-ну, не рычи. — Лехин скомкал расплющенный трубой рот, прочмокал несколько мелких поцелуйчиков, прищурился. — От трубача, кудрявая, меньше свисту! Вот и вся разница.
— Забодай тебя, Лехин, корова! С какой ерундой ты пристаешь к девушкам!'
— Хо! Шоб хоть раз не сработало, так ни разу!
М-ль С. вспомнила, что в туалетной дискуссии среди прочих присутствовала тема «Лехин и всепрощение». На повестке дня стоял вопрос: «Почему Лехину хочется простить все и сразу? И кто положит конец этому безобразию?»
— Вячеслав Лехин, вы — самоуверенный болван!
— Ты, кудрявая, обзываешься, а у меня вон для тебя пирожок с капустой припасен. Жуй давай. Питайся. Умная больно.
— Все, Славка, спасибо за пирог, я помчалась! У меня там...
— Ну я в курсе. У тебя там Бородин. Зачет по физкультуре принимает. Бег по лестнице трусцой.
— Чей-то трусцой? Галопом!
— Эт ты, кудрявая, себя со стороны не видела.
Коридор второго этажа оглушил м-ль С. уже на первых метрах. Тяжелой командорской поступью по второму консерваторскому этажу шагал разъяренный квартет Бородина. Изумленные профессора высовывали носы из-за дверей. Оконные стекла бились в ознобе. Красные конки на Театральной площади конфузливо тормозили, жалобно тенькая колокольцами. В классной комнате номер двести пять истово орали и гудели репродукторы. Отзываясь на виолончельный стон, трещали кирпичи в могучей стене. Контуженые клопы выпадали из розовых лепестков старинных обоев. Посреди комнаты стоял ошарашенный балалаечник.
— Что... этоооо? — крикнул балалаечник.
— Это... это... Бооорооодин!
— Чтооо?
— Ква... квартеееет этоооо!!!
— Ааааа... Немногоооо громкоооо, даааа?
В этот самый миг капсула гремучего бешенства раскололась в запыхавшейся душе м-ль С. Гневное пламя охватило девицу. Полоснув балалаечника взглядом, припасенным для Вальпургиевой ночи, м-ль С. полетела на чердак с простой целью: убить, испепелить, развеять. Обидчик должен быть уничтожен: больно и навсегда. Даме с Серьгами оставалось жить несколько безмятежных, не так уж и нужных ей совершенно лишних минут.