Роберт сидел на диване в гостиной, обезопасив себя слоем газет. Он смотрел «Ледяные дороги» и ел сухой завтрак.
– Все, – сказал я. – Спасибо вам.
Он кивнул.
– Станет легче. Вы этого не желаете, само проходит.
Выйдя на улицу, я почувствовал, что надо пройтись. Повернул на восток, к улице Гваделупы. Напротив стояло высотное здание с оранжевой крышей. Я шел по кровавому следу. Дом братства разжег аппетит. Теперь мне нужно было место, где помещался штаб агиткампании Сигрэма. Я нашел его в первом этаже здания у Церкви Сайентологии, посередине квартала с книжной лавкой Кооператива. Теперь помещение занимал салон тату, витрина была заставлена набросками и вариантами рисунков. Такова история городов. Было одно, теперь другое.
Я представил, как мой сын стоит здесь с блокнотом, регистрируя студентов-избирателей. Освальд, раздающий листовки в Новом Орлеане. Человек страшной судьбы. Мог ли он представить тогда, привязывая бечевкой шариковую ручку, что когда-нибудь увидит тело того самого кандидата, которого продвигал? Может ли человек увидеть свое будущее, поймать его отблеск в белых, слепящих гребнях волн? Или оно таится глубже, прячется в туманных норах под корнями корявых деревьев, выросших на болоте?
Каковы симптомы? Что это за болезнь?
Звонок телефона заставил меня вздрогнуть. Я торопливо вытащил его из кармана, ожидая увидеть номер Фрэн. Но на экране высветилось: НОМЕР СКРЫТ. Я нажал «ответить» и услышал автоматическое сообщение: женский голос сообщил, что я принял звонок от федеральной пенитенциарной системы. Пульс у меня подскочил втрое. Что случилось?
– Дэниел? – позвал я.
– Привет, папа.
– Что такое? У вас там уже поздно.
– Да, обычно нам не разрешают звонить после восьми.
– Ты в порядке?
Мимо пронеслась скорая, взвыла сирена. Я заткнул ухо пальцем, чтобы расслышать ответ.
– Я в порядке, – сказал он. – Ты где?
– На медконференции, – ответил я. – В… Хьюстоне.
Зачем я солгал? Что сказал бы мой сын, узнав, что я иду по его следу?
– Ты хорошо спишь? – спросил я.
– По паре часов за раз, – ответил он. – Я много читаю. Мне дали акварели. Стараюсь нарисовать, что помню. Потрясающие виды. Помогает, когда можешь увидеть то, что уходит.
Я вспомнил младших сыновей, спящих в своих постелях.
– Слушай, пап, – сказал Дэниел, – я просто хотел, чтобы ты знал. Назначили дату.
– Дату?
– Казни. 14 декабря.
14 декабря. Через шесть месяцев. Я был астронавтом, потерявшимся в космической невесомости.
– 14 декабря этого года?
– Да.
– Но это же так скоро.
– Ага.
Он подождал, пока до меня дойдет. Автоматический голос напомнил, что я разговариваю с заключенным федеральной тюрьмы. Голос был женский, и я попытался представить ее лицо. Оно получилось жестким – лицо сестры Рэтчед, строгая гримаса, блеск глаз жестокой стервы.