Я поймал ее взгляд, брошенный на мужа. Очень скоро она перестанет вставать. Силы покидали ее день за днем, воля тоже.
– Ешьте побольше мороженого, – сказал я ей.
– Это поможет?
– Нет, но сейчас время делать то, что вам нравится. Понимаете?
Миг спустя она кивнула. Я по ее лицу видел, что поняла. Смерть. Я говорил о смерти.
– Я не понял, – вмешался Тэд. – О чем он?
Она погладила мужа по щеке. Ее взгляд сказал все, и я видел, как он с трудом проглотил комок в горле.
– Я пойду, дам вам отдохнуть, – сказал я, вставая.
Бонни взяла меня за руку:
– Я рада была с вами познакомиться.
– И я рад. Пожалуйста, попрощайтесь от меня с дочерью.
Я потянул к себе руку, но она не отпускала.
– Скажите своему мальчику, – произнесла она, – скажите, что я буду ждать. Скажите, чтобы не боялся. Мы все попадем в чудесные места, и ему уже недолго быть одному.
Я кивнул. У меня текли слезы.
Провожая меня к дверям, Тэд сказал:
– Знаете, когда это случилось, она продала все оружие.
– Оружие?
– У нее была коллекция. Бонни несколько раз брала Дэниела пострелять за городом. Она считала, что каждый должен уметь стрелять. Когда он убил человека, сказала, что не может больше смотреть на пистолеты. Решила убрать их из дома. Я все упаковал и отвез в магазин оружия, выручил почти десять тысяч долларов. Хотел на эти деньги купить новый погрузчик для магазина, но Бонни не разрешила. Сказала, эти деньги надо раздать. Мы отдали их в Гринпис.
Он открыл дверь. Яркое солнце Айовы на миг ослепило меня. Тэд протянул руку.
– Благополучно добраться, – пожелал он.
Я кивнул. Мне так много хотелось сказать, но он был не из тех, кто станет вести такие разговоры с чужим человеком.
– Позаботьтесь о ней, – попросил я. – А потом, после – измените все. Вы не останетесь прежним, когда она уйдет.
Он кивнул:
– Лучше нее я никого не знал.
На улице я сел в пропахшую сигаретами чужую машину и стал искать ключи. Слезы текли по лицу, я едва сумел завести мотор и отъехать, хрустя колесами по гравию. Я ехал, пока слезы не заслонили все, а потом остановился у обочины и плакал, впервые за много лет по-настоящему плакал – человек в чужой машине, в незнакомом штате, на безликом отрезке дороги плакал, задыхался и мычал, как зверь, колотя по жесткой пластмассе руля.
Когда это прошло и я начал различать другие звуки, мир за пределами моего горя, я заметил, что остановился под ивой у длинной каменой стены. Я вышел из машины. Солнце висело у самого горизонта. Ноги у меня подгибались. Руки отяжелели. В распухшем горле саднило. Ива росла у маленького кладбища. Под пологим склоном вольным четырехугольником лежали могилы. Вечернее солнце отбрасывало длинные тени на густую зеленую траву. Глядя на могилы, я понимал, что здесь похоронят Бонни Киркленд – на кладбище, сто лет лежавшем у самого ее дома. Для нее смерть будет не таким уж дальним путешествием. Может быть, миля пешком по ровной дороге.