– А с кем тогда он дрался? – спросил я. – Двое свидетелей показали, что после стрельбы он боролся с другим мужчиной.
– Это был агент Секретной службы.
– Нет. Свидетели точно сказали, что это был другой человек. Агенты еще не подоспели.
– Ты уверен? – спросила она. – Была такая неразбериха, все бегали.
– Я читал то, что читал, – отрезал я.
Она вздохнула, набираясь терпения. Понимала, что судьба нашего брака реально зависит от поведения в подобных разговорах.
– Ты видел снимки, – сказала она. – Агент повалил Дэнни на пол. На орудии убийства остались его отпечатки.
– Фотографию могли подделать, – возразил я. – Отпечатки пальцев больше не считают решающей уликой.
Она погладила меня по щеке. В ее взгляде было сочувствие, и ничего кроме.
– Думаю, тебе стоит с кем-нибудь посоветоваться, – сказала она. – С психотерапевтом. Тебе нужно понять, что это не твоя вина.
– Что именно не моя вина? – спросил я. – Что Дэнни пошел на политический митинг? Что он много разъезжал?
– Пол, – сказала она, – я тоже его люблю, но ты доведешь себя до болезни. А ты нужен семье. Нужен мне.
Но я не мог так это оставить.
Я уже привык видеть лицо Дэнни в газетах. Снимки больше меня не поражали. Через две недели после стрельбы я ехал в поезде на Вашингтон, на заседание Конгресса, посвященное убийству. Десять кварталов от станции «Юнион» прошел пешком, высадившись с «Амтрака», который провез меня мимо кирпичных городов и фабрик, мимо реки, ручьев и ржавеющих плавильных печей. Солнце горело в небе рубином. От станции передо мной протянулись торжественные улицы столицы: тенистые газоны, памятники в окружении ярких цветов, монументальные парки под алой и багровой листвой дубов. Над головой развевались американские флаги, хлопали красно-бело-синие полотнища. Все здесь, кажется, создавалось, чтобы внушать трепет или благоговение.
Никогда раньше я не бывал в Капитолии, хотя за время практики лечил нескольких конгрессменов и сенаторов. Я, конечно, следил по телевизору за слушаниями по Уотергейту и Иранской операции. Я знал силу эти залов, множества камер, груза истории, надежд толпы.
За моей спиной мужчина разговаривал по мобильному:
– Бесплодие, но они считают, что это излечимо.
Я пересек улицы D и С, отметив, что на них нет обычного городского многоцветья мусора, прошел мимо здания Сената, мимо сенаторов и охраны у входа. Полиция Капитолия в белых рубашках и черных шляпах патрулировала просторный проспект Конституции. После 11 сентября подъезды к правительственным зданиям перегородили шлагбаумами и бетонными укреплениями на случай террористической атаки. Вдоль пешеходных дорожек торчали тяжеловесные бетонные клумбы-кашпо. «Вот как действует страх, – подумалось мне. – Он все уродует».