В самом дальнем от Относящегося углу большого зала дворца, со стороны раструба, соединяющего уровни, послышался шелест крыльев поднимающегося вверх Хранителя. Время, отведенное на присутствие, истекало. Относящийся еще раз вернулся к записи Первого Боя. Странно, что нигде в заветах и комментариях не отражен тот факт, что Страж никогда первым, а точнее, вообще никогда не применял оружия. Ведь очевидно было, что он его просто не имел.
Наложение позволяло Относящемуся прикоснуться и к архиву с документами о Великом Разгроме. Но это он решил отложить на пару оборотов, хотелось немного поразмышлять о познанном, тем более что в течение двадцати оборотов, выделенных Аалой на принятие решения, ему предписывалось оставаться в одиночестве. Хранитель остановился в десяти шагах от Относящегося в позе вежливого ожидания. Могущественный свернул трехмерную картинку архива и, сложив кончики крыльев в знаке малой признательности, отошел от насеста к открытому балкону с низким парапетом, выходящему в сторону кипящей реки. Два мощных взмаха крыльями подбросили его метров на пять вверх. Развернувшись над парапетом, он вылетел из Дворца Забвения и, планируя над невысокими сопками, перешел в горизонтальный полет на север от дворца.
* * *
На что это было похоже? Наверное, ни на что. Может быть, на работу биологов в герметичном автоклаве с просунутыми внутрь рукавами перчаток из толстой, но гибкой, армированной волокнами резины? Да пожалуй, нет. Если кто-то из вас помнит, как учился ездить на велосипеде, то наверняка не забыл, что самое простое – это медленно катиться вниз, не трогая педалей, и с трудом удерживать равновесие, намертво вцепившись в руль онемевшими пальцами. Вот именно равновесие пытался удержать Хоаххин, постоянно соскальзывая во времени, от ровного течения которого он успел отвыкнуть. «Сфера» то проваливалась в прошлое, то подпрыгивала в будущее, и от этого мельтешения его мутило. Еще все это можно было сравнить с попытками начинающего пловца удержаться на поверхности океана в легкое волнение. Который, отплевываясь, с ужасом наблюдает за приближением очередного пенистого гребня, а затем кувыркается в накатившей волне, обреченно понимая, что она тащит его вдаль от берега, подставляя под новый удар водяной стены.
Первый же прыжок выбросил Хоаххина к «родным берегам», сквозь тонкую пленку натянутого пространства он увидел орбитальную крепость, разукрашенную сине-красными полосками вперемешку с белыми звездочками. Давно забытое чувство близости дома подняло в нем такую волну эмоций, что он тут же попытался хоть как-то заявить о своем присутствии. Словно плывущий на обломках мачты несчастный рыбак, завидевший перед собой высокий борт сухогруза, Хоаххин начал биться в истерике, а единственное, что пришло ему в голову, была старая добрая морзянка, уроки которой он усвоил, еще будучи послушником Храма Веры. Но волна отхлынула с осознанием того, что не за этим он прошел такой длинный путь, да и незачем пугать своими маневрами дремлющих в крепости американцев. У него не было времени на суету, у него вообще не было времени, потому что он был вне этой белой реки, а значит, в его распоряжении была целая вечность. Причем не просто вечность в понимании одного направления этого вектора. В его распоряжении была Вся Вечность без начала и конца.