В этой Связи на июньском (1935) Пленуме ЦК ВКП(б) был заслушан доклад Ежова “О Служебном аппарате секретариата ЦИК СССР и товарище А.Енукидзе”. В докладе говорилось, что из-за преступного попустительства Енукидзе на территории Кремля была создана целая сеть “террористических групп”. Пленум Постановил вывести Енукидзе из состава ЦК и исключить его из рядов партии. В печати появилась статья Жданова и Хрущева, обвинявших Енукидзе в “гнилом либерализме» и в том, что он давал приют “контрреволюционерам”. Так закончилась партийная карьера Авеля Енукидзе, “рыжего Авеля”, как любовно называет его Н.Мандельштам благодарная ему за участие в Судьбе своего мужа.
Но в общем жизнь пока шла своим чередом, без особенных потрясений, и даже стала лучше, чем прежде: повысился жизненный уровень, была отменена карточная система. И только стрелки чутких сейсмических приборов слегка подрагивали, готовясь к бешеной пляске.
Сталин оставался неудовлетворенным: он выжал еще не все возможности из старой оппозиции. Физическое уничтожение давно обезвреженных политических деятелей отнюдь не было для него самоцелью, главной задачей оставалось раздувание страстей, создание атмосферы истерической подозрительности, которая одна только и могла развязать ему руки для полной и окончательной расправы с верхушечной оппозицией. И исподволь начал готовиться первый из знаменитых московских “больших процессов”.
Важную роль в этой операции играли провокаторы НКВД, двойные агенты, неожиданно для себя ставшие жертвами. Игра велась по разработанной давно, со времен операции “Трест” методике: как в начале 1936 года провокатор Валентин Ольберг, безуспешно пытавшийся пролезть к Троцкому, разыграл из себя троцкистского эмиссара и создал тайную организацию среди студентов, так на большой процесс первым стали натаскивать провокаторов НКВД в Германской компартии и Коминтерне Фрица Давида и Конона Берман-Юрина, а также двух явных лжесвидетелей, Моисея и Натана Лурье. Заставили признаться в не совершенных ими преступлениях бывшего начальника охраны Троцкого Эфраима Дрейцера, бывшего секретаря Зиновьева Рихарда Пикеля, бывшего председателя профсоюза текстильщиков Исаака Рейнгольда. К этой же компании пришили уже знакомого нам Ивана Никитича Смирнова, якобы оспаривавшего у Сталина должность генсека, Николая Ивановича Муралова, военного руководителя Октябрьской революции в Москве, а позже – командующего МВО, а также Гольцмана, Тер-Ваганяна, Мрачковского и других.
Ошибочно думать, будто все эти признания добывались только битьем. Применялись и более изощренные, иезуитские методы, основанные на знании извращенной психологии старых партийцев, готовых на все ради Партии – высшей ценности в их жизни. Эти методы описаны в романе А.Кестлера “Слепящая тьма”, и сам Кестлер был удивлен, насколько точно он угадал их, когда прочел воспоминания беглого советского разведчика Кривицкого, рассказывавшего, как его сослуживец Слуцкий переубедил героя гражданской войны Мрачковского, который, как и И.Н.Смирнов, несмотря на все пытки, отказывался подписывать липовые показания. Мрачковский знал, что в стране накопилось недовольство, угрожающее взрывом, но объединение с людьми, посторонними партии, означало бы конец однопартийной системы, а Мрачковский слишком сильно веровал в идею диктатуры пролетариата и не смел посягнуть на нее даже мысленно. Мрачковский согласился со Слуцким, что настоящий большевик обязан подчинить собственные помыслы и Волю помысла, и воле партии и, если нужно, бестрепетно идти на смерть, а то и позорную смерть. И поскольку альтернативы сталинской машине власти, как выяснилось, нет, не остается ничего, кроме как, спасая этот режим, постараться предупредить обреченный взрыв недовольства разочарованных, дезориентированных масс. Для этого партии нужно, чтобы бывшие лидеры оппозиции публично признались в совершении чудовищных преступлений.