Всего несколько лет назад излюбленными мишенями для нападок разного рода демократов и либералов были Сталин как личность и сталинизм как явление. Второй после хрущевского приступ антисталинизма был еще более яростным, еще более злобным. Казалось, время не лечит раны, а наоборот, растравляет их. На самом деле занималось этим, конечно, не время: просто опытные манипуляторы общественным мнением искусственно заводили как себя, так и других. Наиболее прогнившая часть партийного руководства во главе с Горбачевым прекрасно понимала, к чему идет дело, и сознательно стремилась к тому финишу, который стал закономерным результатом проводившейся линии, ну а те из партийных лидеров, что поглупей, все еще наивно верили что можно будет ограничиться “критикой культа” и продолжать как ни в чем не бывало строить здание. Выглядело все это довольно курьезно: предполагалось, что из уже возведенного пятиэтажного дома можно без особого ущерба для него вынуть третий и четвертый этажи, а потом надстроить шестой, седьмой и т.д., и все это сооружение будет висеть в воздухе, как гроб пророка Мохаммеда, и не рухнет. Вполне естественно, что постройка рухнула – ничего иного и быть не могло.
Ветхий заборчик с надписью “возврат к ленинским нормам” быстро смело разбушевавшимся потоком. Ленина растоптали с таким же веселым гиканьем и свистом, как и Сталина, и помчались дальше… в обратном направлении. На чем же теперь успокоится сердце Родины моей, сошедшей с ума, по беспощадному диагнозу И.Талькова? Раньше пели “в коммуне остановка”, а где остановим свой нынешний бег? В демократической республике, конституционной монархии или добежим до самодержавия? Рушатся, рушатся один за другим этажи отечественной истории. Семьдесят лет долой! Восемьдесят лет долой! Кто больше? И, выбросив столько этажей, над ними опять пытаются возвести очередной дворец на воздушной подушке. Понятно, какая судьба постигнет и эту стройку.
Ницше говорил, что ни одна ступень не прощает когда через нее перепрыгивают. Историю можно и нужно переосмысливать, но ее нельзя перечеркивать.
И возникает необходимость вернуться к той исходной точке, с которой начался процесс вторичного разрушения новых устоев страны, едва поднявшейся после первичного разрушения в 1917 году, то есть к пресловутому 1937 году, который настолько прочно ассоциировался в нашем сознании с. чем-то предельно ужасным, что нет-нет, да и проскользнет то в обиходной речи, то в какой-нибудь статье или в выступлении: “Это опять будет 1937 год!” А что, спрашивается, 1937 год?
