– Ты не врешь? – Толстяк взглянул на Деция исподлобья. В глазах его читалось недоверие.
– Клянусь Венерой Либетиной! – Деций ударил себя кулаком в грудь и придал лицу выражение сугубой честности. – Спросите кого угодно, я честный человек!
– Ладно, пусть будет по-твоему. – Толстяк поморщился, как будто у него болели зубы, и отсчитал двадцать монет.
Деций облегченно вздохнул, проводил толстяка к заранее занятым местам и отправился восвояси.
Сегодня у него удачный день: удалось заработать целых пятьдесят сестерциев. Правда, двадцать из них придется отдать подельнику, служителю Большого цирка Марку по прозвищу Кузнечик. Тот честно отработал свои деньги, придерживая для Деция самые лучшие места.
Деций был цирковым жучком. Перед гладиаторскими играми или конными состязаниями он заранее занимал несколько мест на трибунах Большого цирка, чтобы потом, перед самым представлением, продать их богачам вроде этого толстяка, которым не хотелось приходить в цирк заранее.
Работа циркового жучка не так проста, как кажется. Ему приходится просыпаться ни свет ни заря и по темным улицам спешить к Большому цирку, чтобы первым занять лучшие места. Нужно быть знатоком человеческой натуры, чтобы после эти места выгодно продать. Вот этот толстый отпущенник ни за что не заплатил бы двадцать сестерциев, если бы Деций не сыграл на его тщеславии – не упомянул Марка Лициния Мамурра. Весь Рим знает этого богатого и влиятельного человека, и отпущеннику, конечно, будет лестно оказаться с ним рядом на трибуне. Потом он станет хвастать этим соседством перед своими приятелями.
Деций нашел Марка Кузнечика, отсчитал его долю и задержался ненадолго поболтать о вчерашних состязаниях. Возничий зеленых пришел первым, и Деций чувствовал себя именинником. Он всегда болел за зеленых и даже иногда ставил на них небольшие суммы.
Да, кажется, в последние дни фортуна ему улыбается!
Покончив с делами, Деций отправился на собственное местечко под трибуной, тесное и неудобное. Отсюда, однако, было отлично видно все, что происходит на арене.
Цирк был полон. Больше ста тысяч человек разместилось на скамьях и трибунах в ожидании излюбленного зрелища. На лучших местах расположились патриции и всадники, торговцы, откупщики и менялы, знатные иностранцы и богатые вольноотпущенники. Их яркие одежды переливались всеми цветами радуги, голоса сливались в немолчный шум, подобный гулу морского прибоя.
Между рядами зрителей сновали разносчики еды и напитков, предлагая жареные бобы и лепешки, сласти и пироги, а еще дешевое тускуланское вино, которое они без зазрения совести именовали фалернским. Простолюдины закусывали захваченной из дому провизией – так выходило дешевле.