Ночной дозор (Опперман) - страница 14

боевые черные муравьи.

Но... надо бояться не только их.

Опасаюсь, как бы час не настал,

когда десятки тысяч цветных

на пакгауз бросит Шестой Квартал".

Он за дубинку хватается зло,

представив, как разлетится стекло.

"Но... основной, несомненно, враг

все-таки белые. Кто не знаком

с этим народом воров и бродяг?

Белые, черные... Все кувырком".

Каждой расе швырнув укор,

старик продолжает ночной дозор.

"Да сам-то каков ты? Как разглядишь?

Ты черный? Белый? Желтый? Цветной?

Ведь это зависит, пожалуй, лишь

от того, к огню ты лицом иль спиной.

Ночь - не Господь, и ей все равно

какого ты цвета, когда темно.

Враги - это те, кто к вечеру впрок

запасают много блестящих ножей,

норовят разбить стекло и замок

и нападают на сторожей".

Он зорок: злодей старался бы зря

укрыться от его фонаря.

"К чему этот склад у границы карру,

или, точней, какова цена

револьверам, станкам и другому добру,

мячам для гольфа, бочкам вина;

мне-то зачем весь этот товар,

вроде лучшего виски и лучших сигар?

Почему я все это стерегу,

хожу кругами, таюсь в тени?

У своих соплеменников я в долгу,

я такой же поденщик, как все они".

Он гасит фонарь, поскольку сам

товарищ бродягам и тощим псам.

Миллионами светят во тьме огоньки,

но жребий людской и тяжек, и груб.

Копошатся белые червяки,

пожирая черной коровы труп.

Все - гнило, все безнадежно старо,

и звезды гложут вселенной нутро.

"Но что за шорох там, вдалеке?"

Он вырывается из полусна,

и снова горит у него в руке

фонарь, и дубинка занесена.

"Получается, значит, что я могу

себя приравнять к своему же врагу?"

Рассвет в небеса посылает весть:

там огни догорают Божьих канистр.

Лучи золотят карнизную жесть,

и просверк чайки ярок и быстр.

Не пропускает души ни одной

Господь, совершая дозор ночной.

ЗАВЕРТЬ

Сколько можешь ты, сколько я могу

оставаться в заколдованном кругу,

где лишь я и ты, где лишь ты и я?

Все летит вокруг, бешено снуя

и себя опережая, - но ужель

превращается вращенье в самоцель?

Только я и ты... Только... И тотчас

непостижный страх настигает нас...

О, куда же ты? О, куда же ты?

В этой заверти все больше быстроты,

мы вращаемся, и кружимся, и мчим,

от тебя я становлюсь неотличим.

О, хотя передохнуть бы на бегу

в этом заколдованном кругу;

время движется, ползет едва-едва

монотонные, глухие жернова,

а круженье опьяняет, словно хмель,

есть ли в нем надежда, есть ли цель?

Сберегу ль себя, тебя ли сберегу,

пребывая в заколдованном кругу,

только бы сберечь... Только... Но тотчас

непостижный страх настигает нас...

О, куда же ты? О, куда же ты?

В этой заверти все больше быстроты,