Филип Дик: Я жив, это вы умерли (Каррер) - страница 28

Мелодию ему, пожалуй, самому не сочинить, но можно попробовать извлечь из этого историю. Большинство из нас, столкнувшись с чем-то подобным, скажут: «Очень странно», — но вскоре об этом позабудут. Однако Филип Дик принадлежал к той категории людей, которые не проходят мимо непонятного, а ищут смысл в том, в чем, возможно, его и нет, ответ на то, что достаточно сложно назвать вопросом. Его профессией было изобретение подобных вопросов.

Он уже написал много историй, основанных на этом принципе: некто, отталкиваясь от незначительной детали, замечает, что происходит что-то не то. В одной из таких историй некто приходит в контору и понимает, что все слегка изменилось: сложно сказать, что именно, но и расстановка мебели, и сама мебель, и помещение в целом, и лицо секретаря — да, буквально все какое-то не такое. В итоге оказалось, что некая служба, официальная и в то же время тайная, старалась регулярно переделывать реальность, совсем немного, подобно тому как штукатурят стены домов, по достаточно расплывчатым причинам безопасности, перечислением которых писатель себя не утруждал. Герой другой истории, а также его родные, его друзья, соседи, — все эти люди, верившие, что они живут в маленьком американском городке в пятидесятые годы XX века, на самом деле обитали в огромных декорациях, в исторической реконструкции, выставленной в музее XXIII века. Как индейцы в резервации, с той лишь разницей, что они об этом не знали. Люди XXIII века толпами приходили в музей на них посмотреть, но хитроумная оптическая система позволяла посетителям оставаться незамеченными. В какой-то момент главный герой понял это и попытался убедить своих сограждан. Разумеется, те сочли его безумным.

Дику нравилось писать эти сцены, прорабатывать в деталях аргументацию человека, который говорит правду, но никто ему не верит, да он и сам прекрасно понимает, что поверить в подобное просто невозможно. Такие эпизоды должны были бы стать скучными, каковыми обычно бывают обязательные сцены, необходимые для развития интриги, однако Дику удалось этого избежать. Когда он писал об исторической реконструкции, ему особенно удался эпизод, где герой идет на прием к психиатру, который, по определению, является наихудшим собеседником из всех возможных, поскольку он никогда не задается вопросом, правда ли то, что ему рассказывают, или нет: о чем бы ни шла речь, его интересует лишь, симптомом чего это является. Дик ненавидел эту присущую психиатрам непоколебимую уверенность в том, что они знают, что есть реальность и истина, их манеру общаться. Приди к ним в свое время Галилей с целью поведать о том, что Земля вертится вокруг Солнца, или Моисей, чтобы повторить им услышанное от Яхве, они бы только благодушно улыбнулись и завели разговор о детстве пациентов. Писатель особенно любил эти истории за то, что последнее слово в них оставалось за ним, в его власти было сделать неправыми психиатров и правыми пациентов, которых те провозгласили безумными. Дик с наслаждением занимал этот высокий пост, он был творцом истории и, таким образом, мог сделать психиатра, без ведома последнего, частью исторической реконструкции: и посетители музея в XXIII веке буквально пополам сгибались от смеха, слушая, как он объясняет своему несчастному пациенту, единственному, догадавшемуся об истине, что тот боится встретиться лицом к лицу с реальной жизнью и, чтобы избежать этого, прячется в безумной выдумке. Инфантилизм личности, ставит диагноз специалист (между прочим, его собратья в реальной жизни именно так объясняли, почему Дик сочиняет истории о «зеленых человечках», вместо того чтобы приобрести профессию, подходящую для ответственного взрослого человека; он-де чувствует себя виновным, боится быть наказанным или выставленным на посмешище своим начальником). Инфантилизм личности? А что, после всего, что случилось, вполне может быть.