– Спасибо, браток.
– Моряк?
– Да. Как узнал?
Тот только фыркнул. По лавке их сдвигали все дальше в глубину кузова, пока сидеть стало совсем уж невозможно.
– Какой флот?
– Был Балтийский…
– А-а… Давно?
– Недели три-четыре.
– Угу. Слышал новости?
– Которые?
– Свеженькие. Про Обаму, мать его.
Конвой захлопнул задний борт, в кузов вскочили двое с короткими автоматами, пинками освободили себе места на крайних лавках. Несколько пленных повалились в проходы, и у Николая на секунду остановилось сердце: вот сейчас конвоиры откроют огонь. Нет, обошлось.
– Не слышал. Газет сегодня не завозили. А что там?
Вокруг было сплошное гулкое бормотание, и Николаю сначала показалось, что он не расслышал. Потом, что он расслышал неправильно.
– К чему, к чему призвал? Еще раз… Я, признаться… Мне еще весной по башке дало. Смешно сказать, пулей – шлем не пробила, но… Еще раз?
– «Призвал Россию проявить добрую волю и прекратить агрессию против Европы, пока конфликт не зашел слишком далеко», – очень отчетливо повторил одноглазый офицер.
– Врешь. Где слыхал? – спросил Николай совершенно без паузы.
– Радио. Ихнее, конечно.
– Врут. А «слишком далеко» – это как?
– А это про намек Лосева о соблазне использовать, наконец, ТЯО[49] на южном театре. Там проблемы. Блин, даже этих давим, а турки как рогом уперлись, держат свой фронт. Прямо уважение вызывает.
– Угу. Уважение. Пока деревуху какую-нить не отобьешь от них, – отметил человек, сидящий прямо напротив. У этого был ожог на пол-лица и деформированные губы не давали ему говорить внятно.
– А ты с юга?
– Был с юга. Сентябрь. Тогда как раз отбивать начали.
Колонна набрала скорость, и грузовик качало на заснеженной дороге так, что говорить стало почти невозможно. Ветер с растворенными в нем снежинками лез через многочисленные дыры в тенте прямо в душу. Половина пленных тут же начала надрывно кашлять, толкаясь в соседей локтями. Так прошло минут пять, и только после этого все как-то успокоились или приноровились.
– Станция. Грузить будут.
Вот так вот и началось это путешествие. Разительно отличающееся от того, с чем ассоциируется железная дорога у людей его возраста. От кроссвордов, часов чтения лежа и смотрения в окошко, наконец. Жареной курицы, пива и помидоров с огурцами тоже не было. Был невыносимый холод, умирающие люди. Охрана, готовая в любую секунду сорваться и убить. И непрерывное ощущение злой обиды. И вот теперь оно кончилось. Теперь будет что-то другое.
Дурные предчувствия Николай попытался засунуть как можно поглубже, но получалось плохо. Впрочем, дорога хоть как-то отвлекала. Пока дорога не кончилась, что-то еще оставалось впереди. Была надежда, что по составу долбанет лихая пара бомбардировщиков, и уцелевшие пленные могут попытаться под шумок проверить вагон на прочность. Была надежда, что какой-нибудь прорыв окажется совсем уж фантастически успешным, и перевозка пленных станет для врага ненужным баловством на фоне острейшего дефицита транспорта под переброску техники, людей и доставку боеприпасов. Вроде бы их везли не особо на запад, скорее на юг. Все это было фантазиями, конечно. Почти детскими. О них неловко было думать даже самому.