В общем, я часа два проворочалась, поминутно вскакивая и прилипая к окну ванной, откуда можно рассмотреть свечу за стеклом той самой комнаты, а потом плюнула, взяла в охапку пару одеял, подушку и постелила себе прямо на полу у двери детской. Увидят — и ладно. И его хриплое свистящее дыхание оказалось лучшим снотворным. А то, что утром бока отваливались — мизерная цена за чудо.
— Михаил Борисович! — я тронула его за плечо еще на рассвете. Растрепка, в одной ночнушке, с опухшими со сна глазами, я так боялась, что все это — лишь мираж.
Он пристально смотрит на меня. Мне очень хочется думать, что хоть немного рад встрече.
— Вы простите меня. За все, что не так.
Впервые после воскрешения сам дотрагивается до моей мокрой щеки. Малодушно, конечно, паниковать на глазах у пациента, но я не смогу жить дальше, если он меня не простит. И за тот взрыв, и за то, что произойдет сегодня.
— Я так боюсь. — шепчу ему на ухо. Даже возвращаться из будущего легче было.
Пациента с утра не кормили, да и самой кусок в горло не лез, но Люська заставила выпить кофе с молоком и сожрать что-то калорийное. Сладкое, по-моему, но даже если бы дала коровью лепешку — я бы не заметила. Меня не трясло только потому, что я была приморожена ужасом.
* * *
Оперировали его прямо с утра, дабы не сбежал. Закрыли дом, обложились всеми запасами медикаментов, помолились и включили лампы. В лаборатории дух вышибало хлоркой, которой Люська собственноручно накануне оттирала все, включая потолок, но меня даже запах не отвлекал от животного ужаса. На столе под белой простыней лежал человек, которого я неделю назад оживила для себя, а сейчас имею шансы окончательно угробить. Люська с утра побрила его, обнаружила много нового и неприятного под щетиной, долго ругалась. А я смотрела на его гладкое лицо и это было так необычно — он выглядит намного моложе, но непривычнее.
- «Ну что, понеслись? — сказали куры и поднатужились» — захихикала моя сестра.
* * *
Семь часов спустя дрожащими руками я разливала вторую бутылку вина, но не брало вообще. Да и первую, признаться честно, я больше проливала, чем пила. Все-таки к хирургии я не приспособлена. Зато Люся блаженно вытянулась на кушетке кабинета и воспользовавшись моим состоянием закурила сигару. Из графских запасов, между прочим.
— Не дрейфь, подруга, прорвемся. Пульс у него хороший. А когда кто-то так сильно кому мешает — завсегда выкарабкивается.
* * *
Я провела рядом с ним первые тридцать часов. Приходя в сознание, он морщился от боли, но покуда мог терпеть, только касался ладони. Когда мучение становилось невыносимым, сжимал мою руку и я делала укол. Иногда губы уже серо-белые, а терпит.