— С ним Вадик.
— Наверно.
— Еще вчера я думала, что если мой сын жив, то все в порядке. А теперь мне кажется, что с ним может случиться нечто похуже смерти.
Из глаз Марты катились слезы, но она не замечала этого.
— У него могут быть и другие дети. И он может их…
* * *
С того самого вечера возле дома, когда Данила впервые близко столкнулся с Андреем, между ними образовалась странная связь. Каждый раз, думая о нем, Данила закрывал глаза, и с ним творились странные вещи. Он не видел Андрея, нет. Он не знал его мыслей. По крайней мере, оформленные в слова они не звучали в его голове. Но он чувствовал его. Он как будто знал, что происходит в душе Андрея, ощущал его состояние.
Данила долгое время убеждал себя, что такого быть не может, что просто ревность к бывшему мужу Марты не стерлась еще; что образ Андрея, всплывающий время от времени, это не более чем его собственный страх. Но со временем он понял, что это некий ущербный телепатический контакт, протекающий между ними через Марту и ее ребенка. В это можно было верить или нет, но избавиться от этого было невозможно.
— Дети, — сказал он Марте, — это лучший материал. Из них можно лепить все что угодно. Дети ничего не знают о добре и зле. Им можно преподнести это знание как угодно…
— Галя. Ты помнишь, Галя говорила, что беременна. Как ты думаешь?..
* * *
Им стоило огромных трудов выяснить, что стало с остальными. Но в конце концов они узнали, что ребята получили по десять лет исправительных работ и раскиданы по разным зонам. Первой они нашли не Галю, а Машу. На встречу с ней отправился Данила, потому что отправлять Марту было небезопасно. Вдруг бывшая подруга поднимет шум?
Данила никогда не узнал бы в женщине, которая вошла в комнату для свиданий, милую девушку с университетским образованием, которую он видел несколько раз мельком. Перед ним была женщина с безжизненным взглядом и циничной улыбкой.
— Еще один, — процедила она, выплевывая слова. — Ну, что будем делать?
Конвоир, считавший Данилу троюродным братом заключенной, строго посмотрел на Данилу.
— Маша, — Данила взял ее за руку и крепко сжал, — тебе большой привет от сестры Марты, ты ведь не забыла нас, правда? Помнишь тетю Таню? А Марту помнишь? Я сбрил бороду, поэтому ты меня не узнаешь. Помнишь Ленинград?
Маша подняла на него затравленный взгляд:
— Марту?
Он сильно сдавил ей руку.
— Да, сестру…
— Ленинград…
Маша вдруг зарыдала, уронив голову на руки. Конвоир, наконец, оставил их одних. Деться из тесной комнатушки им было некуда, а Данилу обыскали перед входом.
Он сбивчиво, поминутно оглядываясь на дверь, рассказал Маше о том, что они хотят усыновить ребенка Галины, пока та не выйдет на свободу. Ведь детский дом может за десять лет переехать, расформироваться или того лучше — усыновит ребенка кто-нибудь. Тогда уж точно никогда не узнаешь где он и как.