Я спряталась под одеялом. Под окнами шумела пьяная компания. Лето ведь. Жара. У большинства нормальных людей любовь, веселье, танцы и хмельной рассвет. Только я лежу под одеялом, рядом наглая кошка, мы так молоды и так одиноки. Ни парня, ни подруг. Лишь тени и страх, что вся моя жизнь станется узкой тропинкой среди неприступных скал, по которой никто так и не рискнул пройти. Под одеялом было не так страшно. Черная пещера, в которой ты лежишь, словно в утробе матери, защищенный от внешнего мира, полного равнодушных и чужих друг другу людей.
– Ты просто влюбилась… – услышала я мамин голос. – А первая любовь всегда глупая, плохая, злая…
Я закрыла уши руками.
– Ты призрак, ты голос в моей голове, уходи, – шептала я.
– Я воспоминание, – прошелестела она над моим ухом и исчезла.
И я начала гибнуть. Я захлебывалась от жалости и обид, тонула в собственных слезах, внутри эмоции – боль и тревога – перекрутились, спутались, словно провода. Еще немного, и безумие схватило бы меня в свои цепкие лапы. Этот хищный и мощный зверь, который ловит слабых и уносит в свою нору, где царит лишь тьма, сырость и печальное эхо.
Я откинула одеяло и бросилась в ванную. Достала ведро, тряпку, начала убирать. Вытирала пыль на каждой полке, на плинтусах, книгах, телевизоре. Протирала даже лампочки в абажуре и люстре. Уборка меня успокаивала. Остановись я, на миг задумайся, и снова станет так больно, словно кто-то выжигает буквы у меня внутри, тщательно нажимая пирографом на тонкую плоть.
– На шкафу пыль. Плохо, плохо убираешь, – мамин призрак парил над шкафом, тонкий палец указывал мне на его поверхность. Она подула, и серая пористая пыль полетела на меня сверху, как пепел, осыпая пол.
– Я стараюсь! Я стараюсь, черт побери! – я схватила табурет и взобралась на него, чтобы протереть место, на которое она указывала. Но мама уже была под диваном, она просунула руки под него, бормоча под нос, как грязно, какая я несносная неряха. Блоха шипела на нее, подпрыгивала в безумном танце, цепляясь когтями за обивку.
Я носилась по квартире, мамин призрак за мной, он везде дотрагивался до мебели, стен, книг, фотографий, протягивал мне пальцы, испачканные в мутной саже.
Стало трудно дышать. Казалось, пространство наполнено черным воздухом, плотным вареньем из копоти и пыли, и только шипящая кошка разбивала эту тьму в попытке вырвать меня из сгущающегося тумана.
Зазвонил телефон.
– Ну что ты, крошка, скучаешь? – услышала я голос Паши.
– Паша? Ты… – я села на пол.
– Из Америки звоню, дурочка! Устал как черт. С утра до ночи мою посуду в занюханном баре, – он смеялся. – Свобода, жизнь, а что! Это еще ладно. Мой сосед подрядился клубнику собирать, представляешь – клубнику! Вечером разогнуться не может, скрюченный, как бабка старая, лежит на кровати и кряхтит. Так я еще ничего. Посудомойка. Ха-ха!