– Здесь я к тебе подсаживаюсь в машину, не теряя времени на перегрузку снаряжения, и мы с тобой едем туда, куда и собирались идти. Как, сука, настоящие земляне по настоящей Земле. Туда по карте по дорогам семьдесят километров. По Земле. До темноты обернёмся по-любому, Серёга. Два часа туда, два часа обратно. Рывком.
– Как по Земле, – безмятежно сказал Весёлой. – Рывком.
Фенимор очень медленно, не резко, демонстрируя, положил руку Веселаму на плечо и сказал:
– Я этот выход пять лет готовил, Сергей. Я сейчас в злую гитику ходил ради него. Если ты со мной, то ты со мной. Если нет – пригони мне «скорую». Решай, некогда. Лёд ведь трещит, ты, блин, прав как, в натуре, Пифагор. Когда лёд треснет – всё станет как-то иначе, я чувствую. Тогда и пяти лет не хватит.
– А что ж ты сразу не на машине… А! – Весёлой явно правильно сообразил, почему. – Вадим, меня отсюда выдавливает, бля буду.
– Ты меня здесь дождался. На слове.
Весёлой чертыхнулся.
– Приведи мне машину, Серёга, – попросил Фенимор.
– Да если там всё выключено, зачем туда ехать?! – матом сказал Весёлой. – Что ты там найдёшь?
Фенимор молчал.
– Ф-фу-у-у-у, ладно, я за машиной, – сказал Весёлой, снимая с груди аварийный рюкзачок, а автомат (местное изделие – оригинальное железо АК-47 в резном палисандровом обрамлении), наоборот, вешая на шею, – что некогда, то некогда, тут не поспоришь. Решу в пути. Жди.
И он ушёл. Смотреть ему вслед Фенимор не стал, сразу направился к Барбосу. Вокруг на пару сотен метров было безопасно, хотя кладбища, начитавшись своих Стругацких, трекеры боялись. Там, у Стругацких, на кладбищах в Зоне оживали мертвецы, вылезали из могил и шли по домам. У Фенимора имелось оснований бояться кладбищ, могил и живых мертвецов раз в тысячу больше, чем у читателей фантастики, но на данном кладбище не было даже завалящей гитики, его провешивали несколько раз, чтобы выходить на бетонку в районе Баков напрямик от перекрёстка «Пять Углов» – «Город» – «Две Трубы». Некоторые, что поотчаянней, даже устраивали в аккуратных кладбищенских рядах тайники с ништяком или с (совсем уж в первые времена Зоны, когда, как и везде, в Зоне действовал указ Совета Народных Комиссаров от 18 декабря 1918 года) с оружием.
Барбос, уткнувшись рылом в газон из сорнотравья на самом краю своей полянки, лежал неподвижно. Трёхметровые паучьи лапы были поджаты кроме одной, средней правой, она была вытянута во всю длину и определить, где у неё колени (или суставы, или как они у пауков называются, Фенимор не знал и всё забывал посмотреть в энциклопедии в «Двух Трубах») было невозможно. Здоровенный железный уголок миллиметров шести толщиной, поросшей шерстью разной длины из нитей крепкой ржавчины. Вырвать хотя бы одну шерстинку (учёные умоляли, ноги были готовы целовать, городская «мехня», живой в руки не давалась, а уничтоженная – практически на глазах рассыпалась на ничем не примечательные железные и жестяные части земного производства) Барбос сначала вроде бы и позволил, но потом, когда Фенимор принялся за дело, застрекотал, забил ногами в степь, вышибая острые глубокие ямы и вырвался. Боль он чувствовал, как живой.