13. И я.
Ещё – в самом начале праздника – ненадолго заехал Сергей Крикалёв, космонавт, первый командир Первой лунной базы, к счастью, в момент катастрофы оказавшийся на нашей стороне. Он очень спешил на самолёт, и заехал с цветами буквально на пять минут, так что я столкнулся с ним, уже уходящим, буквально в дверях банкетного зала. Треснулись знатно, он даже неразборчиво выругался. На его остром худощавом лице космонавта с седеющими волосами отразилось выражение мгновенного смятения от столкновения, сменившееся выражением нетерпеливого недовольства препятствием на пути. Я поспешил уступить ему проход.
Итак, я начинаю описывать этот вечер, сверяясь с аудиозаписью, которую я тайком сделал, меняя кассеты в туалете.
Начну прямо с первого тоста.
А если быть совершенно точным, то позволю себе я начать с нулевого тоста, самого первого тоста, за который всегда пьют инопланетяне.
То есть, – мы.
Мы. (Нет, это невозможно. Позвольте не позволить.
Разумеется, жизнедеятельность Шугпшуйца Симеона (я постоянно забываю его настоящее имя) в высшей степени достойна специального жизнеописания, но воспроизводить, перепечатывать те страницы из «Архива Шугпшуйца», где он вспоминает, что он писатель, что у него три книжки, что он даже член какого-то там Союза Российских Писателей с середины долларовых девяностых, вспоминает и пытается подпустить творчества, навеять на ресницы читателю глубинного психологизму, озарить оригинальным авторским стилем и без того толстовские панорамы текста… Это ужасно. Эти самые его «три книжки» достойны упоминания лишь как средство доставки Шугпшуйца в Предзонье. (Я сам уже, вижу, отравился графоманией.) В то жуткое десятилетие, когда советский читатель с семидесятилетней голодухи хлебал и нахваливал любое полупереваренное детективно-фантастическое месиво, извергнутое писучими бездарностями с активными жизненными позициями, Шугпшуйц, натурально, трижды здорово продался. А вот деньги потратил, наоборот, с умом и талантом. Он не стал покупать полквартиры в Москве или пропивать деньги с фантастами, а собрался, сел на поезд до Волгограда, там пересел на «семьсот весёлый недоастраханский», и с журналистской визой от газеты «Комсомольская правда» наперевес высадился в на беженском Времвокзале. И остался в КЗАИ навсегда, ни разу, до самой смерти не выехав на Землю, даже когда у него появлялась возможность, даже когда (всем «барским» кагалом между прочим) трекеры уговаривали его вручить от всех ходил и бедованов Старшему Папе, Аркадию Натановичу Стругацкому знаменитый и уникальный «Шар» на семидесятипятилетние.