После ухода этих трусов я продолжил метать талью очень спокойно вплоть до значительно после полуночи. Я закончил в проигрыше, в основном, из-за генерала, к которому, как я видел, фортуна явно благоприятствовала. Уходя, он просил нас с милордом сделать так, чтобы на следующую ночь эти два плута не приходили, потому что если бы гасконец сказал ему половину того, что посмел сказать мне, он вынужден был бы заставить его выйти через окно. Лорд ответил, что может передать эту просьбу только через его жену. Я спросил у него, могут ли четыре билета, полученных от него, которые я держал в руках, быть фальшивыми. Он ответил мне, смеясь и рассматривая их снова, что это возможно.
– Что сделаете вы, чтобы разрешить сомнение?
– Я отправлю их разменять в банк.
– И если банк сочтет их фальшивыми?
– Я успокоюсь, или велю арестовать того, кто мне их дал.
Дав мне адрес генерала, он ушел вместе с дамой.
Назавтра, в банке, я был удивлен холодным безразличием, с которым человек, очень простой, к которому я обратился с моими четырьмя билетами, попросив их разменять на гинеи, вернул их, сказав, что это фальшивые деньги. Он улыбнулся, когда я попросил его изучить их немного внимательней. Он сказал мне вернуть их человеку, мне их давшему, и попросить оплатить их звонкой монетой, что я не счел делом трудным.
Я прекрасно понимал, что могу отправить в тюрьму этих мошенников; но испытывая отвращение, я решил пойти к милорду, чтобы узнать, где они живут. Милорд еще спал, и один из лакеев отвел меня к ним, и мое появление их удивило. Я сказал им достаточно хладнокровно, что четыре билета, которые они мне дали, – фальшивые, и они должны немедленно мне выдать сорок гиней. Кастельбажак ответил, что у них нет денег, но что это его удивляет.
– Я могу, – сказал он, – только отдать их персоне, которая мне их дала, если, однако, билеты, что вы держите, – те самые, что мы вам дали.
На это предположение кровь бросилась мне в голову, и я их покинул. Тот же лакей, который меня ожидал, повел меня туда, где, заставив меня дать присягу, мне выдали билль, который дал мне право их арестовать. Я пошел к олдермену, занялся этим, затем пошел к себе, очень раздосадованный этим докучным делом. Я застал Мартинелли, который явился, желая пообедать. Я рассказал ему об этом деле, не упомянув, что мошенники будут арестованы. Философ сказал, что на моем месте он бы сжег фальшивые билеты. Он, возможно, похвастался своим героизмом, но сам совет был хорош. Я ему не последовал. Желая меня развеселить, он сказал, что назначил с милордом Спенсером день моего вхождения в клуб мыслителей, и я ответил, что желание туда войти у меня уже прошло. С разумным человеком, которому дают хороший совет, часто случается, что ему не хватает смелости ему последовать.