[36] – в мои тридцать восемь лет. Это было завершение первого акта моей жизни. Завершение второго произошло с моим отъездом из Венеции в 1783 году. Третий же завершится, очевидно, здесь, где я развлекаюсь, записывая эти мемуары. Комедия будет окончена, и она будет состоять из трех актов. Если ее освищут, я надеюсь, что этого ни от кого не услышу; но я еще не рассказал читателю о последней сцене этого первого акта, и она будет, я надеюсь, самая интересная.
Chi ha messo il piè su l’ amorosa pania
Cerchi rittrarlo, e non vHnveschi l'aie, Che
non è in somma amor se non insania a giudizio
Я пошел прогуляться в Грин-Парк, где увидел пришедшего ко мне Гудара. Этот пройдоха был мне нужен. Он сказал, что пришел из дома Шарпийон, где застал веселье, и хотя несколько раз пытался завести разговор обо мне, не смог вырвать из них хоть слово. Я сказал ему, что презираю ее вместе со всем ее семейством, и он меня похвалил. Он пошел со мной обедать, затем мы отправились к Уэлч, куда пришла знаменитая Кети Фишер, чтобы дождаться герцога ХХ, который должен был отвести ее на бал. На ней было более чем на сто тысяч экю бриллиантов. Гудар мне сказал, что я могу воспользоваться этим случаем и получить ее за десять гиней, но я не захотел. Она была очаровательна, но говорила только по-английски. Привыкнув любить только всеми своими чувствами, я не мог принудить себя к любви, обходясь без слуха. Она ушла. Уэлч нам сказала, что это именно здесь она съела на тартинке с маслом банковский билет в сто фунтов, который ей дал сэр Аткинс, брат прекрасной м-м Пит. Таким образом, это был подарок, который сделала эта Фрина банку Лондона. Я провел час с мисс Кеннеди, которая жила с секретарем посольства Венеции Берлендисом. Она напилась и творила разные глупости, но образ Шарпийон, который меня не покидал, сделал меня нечувствительным к заигрываниям этой очаровательной ирландки. Я вернулся к себе грустный и недовольный. Мне казалось, что я должен навсегда покинуть Шарпийон, но из чувства гордости перед самим собой я не должен был давать ей возможности торжествовать, а также, из разумных соображений, дать ей похваляться тем, что она вырвала из моих рук ни за что два обменных векселя. Я решил заставить их вернуть себе любым способом. Я должен был изыскать для этого способ, и вот что пришло мне в голову.
Г-н Малиньян, тот самый, через кого я познакомился с этим адским созданием, пришел пригласить меня с ним пообедать. Поскольку он обедал у меня вместе с женой и дочкой несколько раз, я не мог отказать ему в этом удовольствии, тем более, что он просил меня отправить ему два блюда от моего повара. Я, однако, согласился к нему идти лишь после того, как спросил, кто те люди, кого он пригласил. Он назвал мне их, и, не зная их, я пообещал ему быть. Это было через день. Я увидел там двух молодых дам из Льежа, из которых одна меня сразу заинтересовала; она сама представила мне своего мужа, которого Малиньян не представил, и другого молодого человека, который, как мне показалось, заигрывал со второй дамой, которая, как она мне сказала, приходилась ей кузиной. Компания была в моем вкусе, я надеялся провести прекрасный день, когда, едва мы все сели за стол, появляется Шарпийон, входит и говорит очень весело м-м Малиьян, что не попросилась бы к ней на обед, если бы знала, что у нее столь многочисленная компания. Ее приветствуют и усаживают слева от меня; по правую руку от меня – дама из Льежа, которую я уже счел весьма привлекательной.