, где было много народу. Мы держали руки заложенными за спину. Я остановился на мгновенье, чтобы дождаться, пока женщина, танцующая довольно хорошо менуэт, которую я видел только со спины, повернется ко мне лицом, делая те же па с другой стороны. То, что заинтересовало меня и заставило посмотреть на ее лицо, были ее платье и шляпа, которые ничем не отличались от тех, что я дал Шарпийон; кроме того, ростом она была такая же, как та, но это наблюдение меня не интересовало, потому что Шарпийон в этот момент должна была быть мертва или, по крайней мере, в агонии. Вот танцующая перешла на другую сторону; я смотрю на нее и вижу саму Шарпийон. Эгерд мне говорил потом, что в этот момент он решил, что я сейчас упаду в эпилептическом припадке. Судороги и конвульсии прошли по моей руке, заложенной за спину.
Я успокоил свой спазматический испуг здравым сомнением. Она могла просто быть похожей. Персона, сосредоточив внимание на своем партнере, не заметила меня; я оставался на месте, пока она не вернулась на мою сторону, и я увидел ее в шаге от себя, лицом к лицу; но в этот момент она поднимает руки, чтобы сделать реверанс в конце менуэта, и я приближаюсь, как если бы я хотел пригласить ее на танец. Она смотрит на меня и сразу поворачивается, уходя прочь. Я ничего не говорю и, уверившись в увиденном, чувствую необходимость присесть. Холодный пот мгновенно покрывает все мое тело. Эгард, догадываясь о моем кризе, советует мне принять чаю, а я, в свою очередь, прошу его оставить меня в покое и идти развлекаться. Переворот, который происходил в моем организме в течение по крайней мере часа, заставил меня опасаться последствий, потому что я дрожал с головы до ног и сильное сердцебиение заставило меня сомневаться, что я смогу удержаться на ногах, если решусь подняться. Конец странного пароксизма меня напугал, мне показалось, что он должен стать фатальным.
Мое опасение было обоснованным. Не приведя меня к смерти, оно дало мне новую жизнь. Какое невероятное изменение! Ощутив себя успокоившимся, я с удовольствием уставил свой взор на лучах света, которые заставили меня устыдиться; но это чувство стыда заверило меня, что я излечился. Какое удовлетворение! Будучи погруженным в ужас, я смог это понять, только выйдя оттуда. Будучи во мраке не видят ничего. Я был так поражен своим новым состоянием, что, не видя возвращения Эгарда, начал верить, что я его и не увижу, Этот молодой человек, говорил я себе, – это мой Гений, который принял его образ, чтобы вернуть меня к здравому смыслу.
Разумеется, я бы утвердился в этой безумной идее, если бы не увидел его снова появившимся через час после ухода. Случай мог ведь сделать так, что Эгард нашел бы некую девицу, которая позвала бы его с собой покинуть Ренелаг-Хаус. Я вернулся бы в Лондон в одиночестве, но уверенный, что Эгард меня не покинул. Не разуверился ли бы я в этом, когда встретил бы его несколько дней спустя? Я этого не знаю. Человек легко становится подвержен глупости. У меня всегда была в душе склонность к суеверию, которой я, разумеется, не хвалюсь.